Вы здесь

Доверенное лицо

Из дневника редактора
Файл: Иконка пакета 09_makarova_dl.zip (38.27 КБ)

Редакция благодарит заведующую Городским Центром истории Новосибирской книги Наталью Ивановну Левченко за предоставленную для публикации рукопись.

 

 

Март 1963 г. В нашем отделе появился еще один редактор — поэт Александр Кухно1. Сидим нос к носу: в журнале не принято поворачивать столы к стене, отгораживаться от всех. Редакция для авторов, для разговоров. А редактировать дома — не зря же собираемся к двум часам.

Виктор Владимирович2 вызвал к себе:

Помните И.? С тем романом он не справился, прислал повесть. И я искренне порадовался за автора. Может, у меня затмение? Прочтите!

Читаю: ситуация вроде бы остросовременная, председатель колхоза берет высокие обязательства и выгребает из амбаров все подчистую… чтобы прославиться, «прогреметь»! Какое уж там «прогреметь» в наши годы? Наверное, более серьезные обстоятельства заставляют все заметать? Но ведь тогда и характер другой. А у этого председателя какие-то фальшивые, по авторскому произволу, поступки.

Почему же В. В. не увидел облегченности, неправды?

Рукопись возвратили. Лаврентьев бывает резок, но бывает и демократичен. Когда такие отношения, работать хорошо.

 

Март 1964 г. Вечером пришла в «Сибирские огни» Е. К. Стюарт3. Она была в добром настроении. В нашу с Сашей Кухно комнату зашли Б. К. Рясенцев4 и А. А. Романов5. Дружно попросили Елизавету Константиновну почитать стихи. И она сразу согласилась, но при условии, что Саша Кухно тоже почитает.

Тот, обычно бледный, побледнел еще сильней, но обещал.

«Будет все нежней и все железней новый надвигающийся век, — начала задумчиво Е. К. — Навсегда забудет о болезнях новый, сверхздоровый человек… К высшим тайнам он откроет дверцу — грусть прогонит, счастью даст простор. Впрочем, этим будет ведать сердце — тоже сверхчувствительный прибор».

Она закончила, посмотрела на нас испытующе весело и сразу же потребовала:

Теперь вы, Кухно, читайте!

Саша долго не решался: начинал, замолкал, снова начинал. «Я тону, я кричу: помоги! Не соломинку — руку подай. Не гадай — ты мне руку подай. Помоги, помоги, помоги!»

И тут я поняла, что Елизавета Константиновна пришла и начала читать стихи ради того, чтобы ободрить Сашу, как-то помочь ему. У него было трудное время: вторая книжка — через шесть лет после первой — очень медленно двигалась в издательстве.

* * *

Сколько вечеров я обогревалась в доме Стюарт! Приходила зажатая, задавленная работой и жизнью. А тут отступало.

Сколько светлых минут пережила, читая стихи Стюарт:

И если ты уловишь отзвук смеха

Иль отзвук боли в лиственной глуши,

То жизнь моя откликнулась, как эхо,

На зов простой, но пристальной души.

 

Когда я уехала из Новосибирска, пошли письма. Я писала раз, а то и два раза в месяц и всегда получала ответ. Переписка длилась двенадцать лет. Для меня письма Елизаветы Константиновны были самой прочной связью с родной Сибирью, с молодостью, с той жизнью, которая миновала, а я все хотела ее удержать.

Отвечать Е. К. заставляла ее душевная щедрость.

Любимым местом на земле для нее стал Юрт-Акбалык — татарский поселок на берегу Уени. Как любовно она рассказывала в письмах о своем домике, о ближнем лесе, о тихой речке. Все стихи последних десятилетий родом оттуда.

<…>

И в жизни и в письмах она была требовательной к себе и другим.

 

«1 октября 1979 г. “Поэтическую тетрадь” я слышала: после стольких хвалебных слов (по-моему, преувеличенных) надо же было прочитать старые, проходные, нелюбимые стихи, абсолютно для меня нехарактерные! Читала актриса взволнованно, хорошо, но слишком театрально, что мне тоже совершенно чуждо…»

 

18 января 1983 г., когда Елизавета Константиновна уже тяжело болела, ее стихи в «Поэтической тетради» читала Инна Макарова. Елизавета Константиновна написала мягче:

 

«Я натыкалась на некоторые иные, чем у меня, интонации, но потом, приняв Иннины “правила игры”, я слушала ее чтение очень внимательно и до конца поняла, как хорошо она читает, взволнованно, и голос очень красивый.

Простите за почерк — пишу лежа, вставать не велят. <…> Чудесные соседи приносят хлеб и молоко. Коля Самохин6, сам больной, попутно с хождением на процедуры заказывает и приносит нам лекарства, а на днях бывшая соседка (еще по Октябрьской, 33) вдруг принесла пирог с картошкой и уху! От одного этого можно поправиться».

 

Изредка приходили письма со страничкой, отпечатанной на машинке: «А вот вам и еще стишки! Вам, не редакции!»

 

16 октября 1964 г. Сообщение о Пленуме ЦК партии и Совета Министров. Хрущев Н. С. освобожден «в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья» от обязанностей Первого секретаря ЦК КПСС, члена Президиума ЦК и Председателя Совета Министров. Первый секретарь — Л. И. Брежнев, Председатель Совета Министров — Н. А. Косыгин.

Только бы к лучшему, а не к худшему, только бы не было войны.

 

Декабрь 1964 г. Идет семинар молодых. Обсуждали Константиновского7 и Коньякова8 — хвалили очень. Сегодня — стихи Саши Кухно. Как всегда, о его стихах противоречивые суждения. Точно, заботливо, интересно говорил А. В. Никульков9.

В «Красном факеле» премьера — «Чти отца своего». Пьеса В. В. Лаврентьева. Б. К. <Рясенцев> говорит: «Красный факел» давно не слышал таких аплодисментов. Автор в Москве.

 

28 августа 1965 г. Лектор ЦК рассказывал о заседании идеологической комиссии. Критика в адрес «Нового мира» и «Юности»…

После октябрьского 64 года Пленума ЦК появились читательские письма в центральной прессе, остро критикующие некоторые публикации в «Новом мире»…

В этой напряженной литературной обстановке редакция «Нового мира» приезжает в Новосибирск.

 

1 сентября 1965 г. Сеет дождь, прохладно… В Доме офицеров читательская конференция «Нового мира». Приехали: А. Т. Твардовский, В. Я. Лакшин, А. И. Кондратович, И. Б. Брайнин…

Я сидела близко от сцены, хорошо видела лицо Александра Трифоновича: серьезное, голубые глаза будто сверлят зал…

Первое читательское выступление: всем известный автор очернил наших солдат, много очернительского в журнале.

Зал зашикал, но это разогрело атмосферу, потом все шло на аплодисментах.

Твардовский говорил, что настоящее художественное произведение всегда правдиво. Есть одна правда; большой и маленькой быть не может…

После выступления Твардовского какой-то эрудированный читатель сказал: говорят, что по «Новому миру» скоро будет постановление ЦК.

Твардовский ответил:

Я — член ЦК. Скоро вы все прочтете интересные документы, много разъясняющие.

В одной из записок спрашивали: правда ли, что автор «Одного дня…» был в плену?

Твардовский категорично:

Неправда.

Александр Трифонович готов был всех прикрыть своей спиной.

 

Сентябрь 1965 г. В «Огни» приходил Сергей Павлович Залыгин. Говорит, что в «Новом мире» обстановка сложная. Постепенно заговорил о своей работе:

Две замечательные женщины встретились на моем пути: Мария Павловна Чехова и академик Пелагея Яковлевна Кочина. Старая интеллигенция. Закаленное спокойствие. Когда был в Ялте, увидел на столе у Марии Павловны свою книжку «Тропы Алтая». «Раз уж мы теперь знакомы, я должна прочитать», — объяснила она.

 

Открытое партийное собрание. Первый секретарь горкома партии докладывал о событиях внутренней жизни страны, о ликвидации совнархозов.

Некоторые выступления писателей поразительны: ошибок у нас не было, были нормальные требования, «изменения роста». Кто говорит об ошибках — злопыхатель.

«Неприсоединившийся» беспартийный Яновский10 возражал: наверное, нельзя все относить за счет роста. Наверное, были у нас ошибки.

Секретарь горкома поддержал Яновского: мы говорим об ошибках, в этом и сила наша. Около тысячи человек из совнархоза надо трудоустраивать.

 

А. С. Иванов11 принес такую рецензию на «Лыжню»12: «Очень и очень хороший рассказ. В некоторых местах его просто нельзя читать без волнения... Поздравляю автора с удачей!»

И вот человеческая психика: маленькое невезение повергает в глубокое уныние. А после таких рецензий — будто так и надо. Хотя настроение бодрое!

«Лыжню» взял читать А. И. Смердов13.

 

Октябрь 1965 г. Саша Кухно говорит, что люди — психика, характер — меняются в течение семи лет: «Я стал хуже, злее. Мы тратим нервы, а общения с людьми мало…» Он наговаривал на себя.

В пустом троллейбусе возвращались с читательской конференции в заводском клубе. С левого берега Оби — почти через весь город.

Конференция прошла хорошо, контактная оказалась аудитория. Я рассказывала о планах отдела прозы. Саша прекрасно читал стихи. Я думала, Кухно доволен, а он поскреб пальцем куржак на окне троллейбуса и сказал совсем о другом:

У моих мальчишек никудышные одежки. Мерзнут, бедолаги, в такой мороз.

Он любил сыновей горькой, саднящей любовью: может быть, предчувствовал, что рано оставит их.

<…>

 

Преподаватель Московского университета, автор критических статей под псевдонимом печатал за границей пасквили против социалистического реализма, против советской литературы, о «молодой оппозиции» в советской литературе. Значит, в университете под своей фамилией что-то хвалил, а потом под псевдонимом это же ругал? Плевал в чашку, из которой ел?!

 

Объяснение с А. И. Смердовым по поводу моей «Лыжни». Начал с поздравления, а выяснилось, что все не нравится: хотелось бы больше психологической оправданности, герой — распущенный и запущенный парень, плохо относится к матери, нет внутреннего развития и т. д. Я чуть не разревелась во время этого объяснения.

Б. К. уговаривает поработать и сдать снова…

 

Декабрь 1965 г. Саша Кухно чаще улыбается — вышла книга, хвалят! Собирает рекомендации в Союз, появились деньги, надеется на второй тираж! Полон доброжелательности, пожелал мне на Новый год: «Чтобы жизнь шла полным ходом!»

 

Во время войны (декабрь 42 года) письмо Миши Пушкарева, сына писателя Глеба Пушкарева: «Желаю Вам удач в вашей жизни. Желаю быть дружными и жизнерадостными. Передайте от меня всем, всем ребятам и учителям искренний привет. Обо всех я сейчас думаю только хорошее. И изредка вам желаю вспоминать о моем существовании. И если есть возможность, ободрить моих родителей…» Больше писем от него не было. Погиб и похоронен в Прибалтике.

После войны Дом писателей изменился (на ул. Челюскинцев, 39). Осиротели семьи Пушкаревых и Коптеловых (погибли сыновья на фронте). Погиб поэт Евгений Березницкий.

Новые люди поселились в доме. Приехал из Красноярска Казимир Лисовский14. Невысокий, широкоплечий. Первое лето он ходил по двору отчужденно, независимо подняв голову. Потом привел Дашу. И зажили они весело и громко. Весь дом ходил к нему слушать пластинки Вертинского. Однажды, по дороге на Дальний Восток, знаменитый певец пришел к Казимиру в гости. На другой день возбужденный Казимир радостно вспоминал:

Подумайте, моя Дашка понравилась Александру Николаевичу. Пока мы снимали пальто, она поставила пластинку «Медленно движутся дроги». Вертинского встретил сам Вертинский. Сообразила!

Двор Дома писателей опять был полон детей: сыновья Смердова и Павлова, внуки Ершова — Юра и Валерка. Оба они станут большими математиками в новорожденном Академгородке, а вскоре членкорами Академии наук.

Недавно прочла в книге Афанасия Коптелова «Минувшее и близкое», что, когда строился на улице Челюскинцев новый жилой массив, Дом писателей разобрали по бревнышку и перевезли в село. В нем будет сельская больница.

<…>

 

Илья Михайлович Лавров15 напоминает мне героя старого плутовского романа: невысокого роста, плотный, с озорными глазами за стеклами очков, толстые губы кривятся в хитрой улыбке… Его плутовство заключается в умении видеть то, чего другие не замечают. Это свойство души впервые раскрылось пять лет назад в рассказе «Ночные сторожа».

<…>

 

В Переделкине рассказывают: Н. С. Хрущев вызвал к себе Твардовского, спрашивает:

Скажите, Пастернак — хороший поэт или нет?

А вы меня считаете поэтом?

Вы хороший поэт.

По сравнению с Пастернаком я ничто (он применил другое слово).

 

Март 1966 г.

Саша Кухно:

Стало меньше друзей. К весне опять один останусь, все разъедутся по дачам. Денег нет. Мне говорят, что нескромно надеяться на второй тираж. Надо работать, а я не могу.

 

Г. Н. Падерин предложил срочно написать очерк о Е. В. Бердниковой16. Повел к Смердову.

Это надо рассматривать как партийное поручение, — сказал Александр Иванович.

Елена Васильевна — очень скромная, худенькая пожилая женщина в очках, ходит с палкой, когда-то я редактировала сборник «Женщины нашей Родины», составителем которого она была. Почему-то на учете в партийной организации Союза писателей. Вот и все, что я о ней знаю.

Для начала расспросите о ней у Высоцкого17, — посоветовал Смердов.

 

С поэтессой Нелей Созиновой18 ездили в физико-математическую школу Академгородка. Здание школы огромное, красивое, но полупустое.

 

27 марта 1966 г. Боятся большого паводка. Саперные части в боевой готовности. Эвакуируют жителей маленьких домишек по берегам Каменки.

 

Нашелся Кокышев19! Устраивал большой «той» в областной партийной школе, где учатся его друзья.

Н. Н. Яновский исчеркал весь его роман после редактуры.

 

А. И. Смердов мне:

Вы, говорят, сердитесь на правку Кокышева? Придется вам с ней согласиться. Что же делать? Обещаю и впредь такую же правку! Мы тоже литераторы!

Я сказала, что это не правка. А нивелировка произведений, высушивание их…

Несколько сцен удалось отстоять. А. И. Смердов восстановил то, что сокращал Яновский, а Н. Н. то, что правил Смердов.

В конце концов Смердов сказал Абраму20:

Вы хорошо поработали, интересно!!!

 

Апрель 1966 г. Была у Елены Васильевны Бердниковой. Жалею, что у меня нет магнитофона. Сидит целый день над бумагами. Без обеда. Пьет чай. Последнюю десятку куда-то засунула. Поглощена чужими судьбами.

Петя Воронин рассказывал, что после первой операции она подошла к нему: «Товарищ Петя! У вас сейчас трудное время. Болезнь. Двое детей. Я получаю большую пенсию (сто рублей!). Мне столько не надо. Разрешите, я половину буду отдавать вашим детям…» Когда Петя отказался, она чуть не заплакала…

 

Июнь 1966 г. Бюро обкома для всех неожиданно прошло благополучно. Обсуждали работу журнала. Первый секретарь обкома Ф. С. Горячев по поводу поэмы А. Кухно «Море», за которую волновались все, особенно сам автор, сказал: «Так было. Что же делать?» Про Сталина сказал: «Все мы ему верили. А сейчас всех собак на него повесили…»

 

Утром включила радио, песня: «Пока поют солдаты, спокойно дети спят…» Двадцать пять лет назад началась война.

 

Город готовится к встрече де Голля. Приезжает завтра. Франция вышла из НАТО, поэтому мы встречаем его особенно дружественно. Теперь НАТО будет размещаться в Бельгии…

За полчаса до прилета де Голля дождь перестал, тучи ушли и засветило солнце. Прилет я смотрела по телевизору: спустился из самолета высокий, прямой, но старческие движения. Когда сел в машину, я пошла к Дому офицеров — успею встретить, пока он доедет. Там уже толпа, кто-то залез на дерево и сорвался…

Де Голль проехал стоя в машине, очень бледное лицо. Когда проехал, у всех праздничные глаза: ждали все вместе, надежда на мир. Обаяние старого думающего лица.

 

Сентябрь 1966 г. Н. Н. Яновский заговорил о командировках с пропагандой журнала. Попросила Черемхово, где Елена Васильевна <Бердникова> была секретарем подпольной организации — после Новониколаевска.

Никульков сказал:

Прочитал ваш очерк. Работать там надо еще много. Но так полно собран материал впервые…

 

У А. И. Смердова много замечаний по роману В. Колыхалова21, который я редактировала. Автор сопротивляется. Б. К. Рясенцев посоветовал поговорить об этих замечаниях со Смердовым. И я «поговорила». Смердов ответил: «Я вот вам всажу выговор!»

Но какие-то замечания справедливы. В общем, от моего шума толку мало. Автору сказала, что все-таки вторая половина романа слабее — он задумался и вроде настроился на рабочий лад. Пошел в гостиницу думать.

 

А. И. Смердов прочитал «Елену»22: не надо хронологии, выясните свое отношение… какие-то личные качества, характер. Сломать хронологию!

Характер, характер, как же его ухватить на бумаге? Или это мне не дано? И замечание А. В. Высоцкого? «Августа как-то абстрактна». Все об одном…

 

Смердов выбросил хороший кусок у Колыхалова. Предлагает назвать «Вешние побеги» — вместо «Дикие побеги». Герой повести — детдомовец.

 

Январь 1967 г. Город залит ледяным туманом. На базаре пустые ряды. Продают мочалки, веники, грецкие орехи. Закутанные в полушубки яблоки, одно, каменное от мороза, красное яблочко лежит сверху.

 

По телевидению показывали «Молодую гвардию». Многое теперь кажется наивным. Но актеры, юные еще, с их не всегда счастливыми сегодняшними судьбами, высекают слезы.

 

Лавров принес письмо, которое ему прислали из Канады: о каком-то якобы существующем обществе «Феникс». Листовки. Ругают Твардовского, Евтушенко, хвалят Тарсиса.

Лавров удивлен и возмущен: как узнали адрес, почему — ему?

 

Февраль 1967 г. Первый раз капало с крыш. Солнечно, тепло. Открыла форточку, а с улицы — запах арбуза!

В Доме Ленина — юбилей Е. К. Стюарт. На сцене ТЮЗа президиум, за отдельным столиком шестидесятилетняя женщина в кружевном платье, тонких чулочках, очень строгая поначалу.

А. Никульков — докладчик. Привел слова Шолохова о писательском труде: это мужицкий, бурлацкий труд.

Один студент спросил: разве в вашем возрасте можно писать стихи о любви?

Е. К. ответила: «Петрарка всю жизнь писал сонеты, посвященные Лауре».

 

Июнь 1967 г. У Аскольда Якубовского23 два года назад была напечатана повесть «Мшава» о староверах в северной тайге. Густо написанная, интересная по языку. Разговаривают с Сашей Кухно о редакторской работе, вернее, спорят. Якубовский, ясно улыбаясь, говорит Саше:

Поэт не может редактировать прозу. В стихах вы ищете слово, вас спасает рифма. А в прозе вся ткань живая, что-то переделаешь по чужому требованию, и вся ткань расползается…

Прав, конечно. В этом и трудность редактирования: почувствовать эту ткань, но иногда из нее торчат такие остья и соломины! Хотя Кухно — читатель внимательный. Это важно.

 

Февраль 1968 г. Снег падал спокойно и не очень густо. Запрокинешь голову: высота кажется глубокой, и в ней кружатся снежинки. А на земле — пушистый, легкий, сверкающий.

Желающих помочь Стюартам переехать на новую квартиру было много. Магалиф24 вел старика отца. Мелкими-мелкими шажками. В новой квартире еще нет воды. Магалиф пообещал сходить с ним в баню. Иоффе и Кухно таскали книги.

Около нового пятиэтажного дома Стюартов снесли маленькие «обывательские» домишки. Будто их не было. Остались деревья и кусты, которые росли в палисадниках и огородах. Вот тебе и «обыватели», они оставили после себя деревья.

Допустим, снесли целый город, люди переселились на новое место. И после них остался шуметь огромный парк!

 

С Яновским скандал из-за небольшого рассказа про спортсмена, который ищет личную выгоду.

Сейчас, когда наши бьются на Олимпийских играх, давать такой рассказ как нож в спину.

Ничего подобного! — сразу рассвирепел. — У нас все время праздники и все время идет поток серой юбилейной литературы! Мозги у нас по-разному устроены.

Вот ведь крикун!

 

Июль 1969 г. Китайцы обстреляли на Амуре наших речников. Один убит, трое ранены. Разве можно было в пятьдесят седьмом такое предположить?

Только что в «Последних известиях» сообщили, что американские космонавты побывали на Луне. Нил Армстронг — первый человек, который ступил на Луну.

 

Август 1969 г. Новый поселок. Всю ночь лил дождь. Поздно вечером приехал Абрам Китайник — в новенькой майорской форме и с ним тоже майор, зам. редактора «фронтовой редакции», расположенной где-то около Академгородка.

Лес, темнота, только лампочка над столом, на котором парное молоко… Рядом под березой растут маслята. Майоры посидели часок и отправились в редакцию — учения.

 

И. М. Лавров пришел в редакцию просто пообщаться: «Единственное, что я знаю точно: нужно как можно ярче представить то, о чем хочешь писать. И когда не получается, значит, не сумел себе представить».

 

На каждом углу продают помидоры, яблоки или лук. Продавщицы в белых халатах читают книжки, никто ничего не покупает, у всех огороды, у многих!

 

28 ноября 1969 г. Казимиру Лисовскому 50 лет!

Енисейские капитаны привезли ему огромного осетра. Много других подарков и поздравлений. В конце концов юбиляр в президиуме расплакался. Наверное, потому, что последнее время плохо жил — расстался с Дашей. На юбилей пришел сын: светлый — в Казимира, а черты лица — Дашины. <…>

 

О романе Кочетова «Чего же ты хочешь?» П. сказал: первый советский жандармский роман. Действительно, он направлен против целой группы писателей, против «авангардистской» литературы.

 

12 июля 1971 г. Отправили контейнеры с вещами.

Саша Кухно притащил в редакцию охапку цветов. Николай Николаевич, с которым вроде не ладились отношения, разволновался, когда прочитал приказ о моем уходе с работы:

Нет, так нельзя! Столько работали вместе! Давайте соберемся все!..

И подарил мне свою книгу «Голоса времени», в которой статьи о Савве Кожевникове, Михаиле Ошарове, Кондратии Урманове и других самобытных писателях-сибиряках. Книга с дорогой мне дарственной надписью: «На память только добрую. С чувством глубокого расположения — мы ведь столько проработали вместе».

 

14 июля 1971 г. «Сибиряк» отошел от Новосибирского вокзала. Провожающие остались на солнечном перроне. Мимо окон мелькают фермы моста через Обь… Уже ничего невозможно изменить…

 

2 июля 1977 г. Казань. Совещание открылось в одиннадцать. Прилетевший этим утром из Москвы С. П. Залыгин, открывая обсуждение, сформулировал основную проблему: «Мы видим и умеем описывать человека, но мы не знаем и не умеем описывать коллектив».

Рукописей прочитано много. Обсуждение их длилось почти два дня. <…> К сожалению, я не привезу ничего для журнала, кроме обещаний. Но все равно нужны такие поездки. Они питают мозг для новой работы.

 

Август 1977 г. В Москве жара! В квартире тридцать градусов. В редакции прохладней, старые монастырские стены защищают от зноя.

Диана сказала, что у корректоров к роману Рытхэу «Конец вечной мерзлоты», который я редактировала перед отпуском, много вопросов. Как будто можно что-то отредактировать так, чтобы ни у кого не появилось вопросов.

 

Сентябрь 1977 г. В выставочном зале Союза художников выставка Грицюка. Около семидесяти работ, а всего осталось около тысячи. Работал очень много. Выставлены декоративные композиции. А я люблю его Новосибирск: таинственный, синеватый современный город…

 

Молодой парень, фотокорреспондент, держит в лаборатории портрет Сталина. Видела небольшой портрет в кабине шофера в Перхушкове. Выросло поколение, которое не пережило двадцатый съезд, письмо ЦК, тем более того, что этому предшествовало.

 

Я «свежая голова» по четвертому номеру. Шагинян в своих воспоминаниях «Человек и время» пишет о Короленко: «Спустя четыре года это растущее несоответствие, в сетях которого оказались и некоторые русские писатели, благородные и прекраснодушные, например Владимир Галактионович Короленко, не понявшие и не принявшие перевернутой страницы истории, это несоответствие выросло в саботаж и побеги».

Это Короленко «прекраснодушный»? Студентом его исключили из Лесной академии и отправили в Сибирь. Он вмешался в «мултанское дело», защищая невиновных крестьян, он вышел из Академии вместе с Чеховым в знак протеста, когда исключили Горького, — это «прекраснодушие»?

Из-за Короленко пронеслась буря! Не согласились со мной ни Козьмин, ни Елисеева, ни Ведрашку. А вчера исправили, видно, Сергей Сергеевич <Наровчатов> решил. Потому что Ведрашку сказал мне:

В журналистской практике идут споры, пока главный редактор не скажет: сделать так!

* * *

Июнь 1981 г., Москва. За окном поседевший от пуха густой тополь, за ним веселый перекресток, перемигиваются светофоры и сигнальные огни убегающих на Красную Пресню автомобилей.

Только что вычитала после перепечатки рассказы Юрия Трифонова «Опрокинутый дом». Последняя моя редакторская работа…

Собираясь на пенсию, много думала, что же за профессия такая — редактор?

В молодости все казалось ясным. Саша Кухно — милый сибиряк, поэт, с которым мы работали вместе, в одной комнате «Сибирских огней», сказал: «В России не затем поют, чтоб умолкать на середине… На том стою. И состою в редакторском негромком чине» (поэма «Море»).

Негромком, конечно. Но какие разыгрывались страсти! И что надо иметь за душой, чтобы взять карандаш и в чужой рукописи оставлять свои замечания, навязывая свой вкус, свое мнение другому?

А. М. Горький писал Всеволоду Иванову: «О тирании редакторов, а также о малограмотности оных напишу статейку…»

В свою очередь Всеволод Иванов записал в дневнике: «Легко, конечно, обвинить в ненапечатании романов эпоху, но нетрудно обвинить и автора. Эпоха сурова, автор — обидчив, самолюбив, и, к несчастью для себя, он думал, что другие самоуверенные люди — чаще всего это были редакторы — лучше, чем он, понимают и эпоху, и то, что он, автор, должен делать в этой эпохе…»

Так и повелось по сей день: редакторов только ругают.

Свое вмешательство в рукопись я оправдывала тем, что помогаю довести произведение до читателя. Радовалась, когда могла подсказать удачный вариант. Но всегда автор исправлял, переделывал лучше. Важно — сподвигнуть на это! Я предлагала довольно банальные ходы, писатель не соглашался и делал то, что необходимо.

Работая с Георгием Семеновым над первым его романом «Вольная натаска», спросила: «Что такое для вас редактор?»

В идеале — мой представитель в редакции, доверенное лицо.

Если возникают такие отношения на основе взаимного доверия и требовательности — работать легко.

Читала один печальный протокол заседания редколлегии журнала «Новый мир». На нем Александр Трифонович Твардовский сказал: «Самое трудное в редакторском деле — в рукописи увидеть будущее произведение».

 

Наш театр оперы и балета открылся 12 мая 1945 г. Я помню этот весенний вечер. Мы пришли на открытие с мамой. Торжественный зал амфитеатром, яркая орнаментальная роспись высокого потолка… Внешний купол театра похож на серебристый шлем древнего русского воина. Для плоского потолка нашли интересное решение: внутри, под куполом, подвесили деревянный, на него натянули холст, и художники Ольга Шереметинская, П<авел> Якубовский (отец писателя Аскольда Якубовского) и другие расписали его. Работали они на огромной высоте.

Античные фигуры в нишах за амфитеатром, огромная, в пышных декорациях сцена — вся эта праздничность как-то естественно входила в наши ликующие души, ведь была весна Победы! И знаменитое «Славься!» из «Ивана Сусанина» Глинки звучало сегодняшней славой.

Поздним, но еще светлым вечером мы вышли из театра и тут узнали, что на открытии был Молотов. Значит, и Москва радуется, что у нас в Новосибирске сразу же после войны открылся такой прекрасный — самый большой в стране! — театр.

Молотов садился в машину, а мы радостно махали ему, и кто-то положил на кузов светлого автомобиля букетик первых фиалок.

Жизнь иногда тоже умиляется.

 

Городское совещание работников культуры проходило в концертном зале театра. Мы отыскали свободные места уже в задних рядах, сбоку, около колонн.

На ярко освещенной сцене, в центре президиума, главный режиссер «Красного факела» — светловолосая, улыбающаяся Вера Павловна Редлих, на ней черный костюм и кружевное жабо; в те годы все еще скромно одевались, и это жабо представлялось невиданной роскошью. Рядом с Редлих — писатель Афанасий Лазаревич Коптелов25 в алтайской шапочке, похожей на меховую тюбетейку с шелковой кисточкой; с невозмутимым лицом, он и в самом деле похож на солидного алтайца. Я каждый день вижу, как он неторопливой походкой пересекает двор нашего дома с двумя ведрами каменного угля. Перед самой войной у мамы (Анна Герман26) вышел роман «Возвращение». С того времени мы живем в Доме писателей (ул. Челюскинцев, 39).

Рядом с Коптеловым, чуть откинув голову назад, заразительно смеется Савва Елизарович Кожевников27 — редактор журнала «Сибирские огни». Ему что-то шепчет на ухо Иван Матвеевич Гуляев28 — энтузиаст народной музыки, создатель лучшего в Сибири оркестра народных инструментов. Впрочем, нам тогда казалось, что у нас все лучшее — наш драматический театр «Красный факел», например, мы называли «сибирским МХАТом».

 

 

1 Кухно Александр Антонович (1932—1978) — новосибирский поэт. Сотрудник редакции «Сибирских огней» в 1956—1966 гг.

2 Лаврентьев Виктор Владимирович (1914—1986) — прозаик. Главный редактор «Сибирских огней» в 1958—1964 гг.

3 Стюарт Елизавета Константиновна (1906—1984) — поэтесса. Родилась в Томске. С 1932 г. жила и работала в Новосибирске. Автор 16 поэтических сборников и нескольких десятков детских книг.

4 Рясенцев Борис Константинович (1909—1999) — заведующий отделом прозы «Сибирских огней» в 1948—1970 гг.

5 Романов Александр Александрович (1930—2006) — поэт, прозаик, переводчик. Много лет возглавлял поэтический отдел «Сибирских огней», был ответственным секретарем и заместителем главного редактора журнала.

6 Самохин Николай Яковлевич (1934—1989) — прозаик, журналист. В 1965—1974 гг. — ответственный секретарь журнала «Сибирские огни».

7 Константиновский Давид Львович (р. 1937) — прозаик, очеркист.

8 Коньяков Василий Михайлович (1927— 1998) — сибирский поэт и прозаик.

9 Никульков Анатолий Васильевич (1922—2001) — новосибирский прозаик, публицист. Главный редактор «Сибирских огней» с 1975 по 1987 г.

10 Яновский Николай Николаевич (1914—1990) — литературовед, критик, историк литературы. В 1964—1972 гг. — заместитель главного редактора «Сибирских огней».

11 Иванов Анатолий Степанович (1928—1999) — писатель, один из крупнейших представителей «деревенской прозы». В 1958—1964 гг. был заместителем главного редактора «Сибирских огней».

12 Опубликовано: Макарова Н. Лыжня среди сосен // «Сибирские огни», 1966, № 3.

13 Смердов Александр Иванович (1910—1986) — поэт. Главный редактор «Сибирских огней» с 1964 по 1975 г.

14 Лисовский Казимир Леонидович (1919—1980) — поэт.

15 Лавров Илья Михайлович (1917 —1983) — прозаик, литературовед, актер.

16 Падерин Геннадий Никитович (1921— 2012) — сибирский прозаик, публицист. Заведовал отделом очерка и публицистики в «Сибирских огнях», руководил Новосибирской писательской организацией. Бердникова Августа (Елена) Васильевна (1897—1974) — одна из организаторов и руководителей большевистского подполья в Новониколаевске.

17 Высоцкий Анатолий Васильевич (1897—1970) — литературный критик, главный редактор «Сибирских огней» в 1930—1932, 1935—1937 и 1953—1958 гг.

18 Созинова Нинель Ильинична (1931—2006) — новосибирская поэтесса.

19 Кокышев Лазарь Васильевич (1933—1975) — алтайский поэт, прозаик, переводчик.

20 Китайник Абрам Ушерович (1922—2001) — писатель, журналист, переводчик художественной прозы с языков народов Сибири. Речь идет о переводе А. Китайником романа Л. В. Кокышева «Арина» (опубликован в «Сибирских огнях» в 1966 г., № 6, 7).

21 Колыхалов Владимир Анисимович (1934—2009) — сибирский писатель, очеркист. Речь о романе В. Колыхалова «Вешние побеги» («Сибирские огни», 1967, № 1, 2, 1968, № 9).

22 Речь идет о статье Н. Макаровой о Е. В. Бердниковой «Товарищ Елена» («Сибирские огни», 1967, № 7).

23 Якубовский Аскольд Павлович (1927—1983) — сибирский прозаик, писатель-фантаст.

24 Магалиф Юрий Михайлович (1918—2001) — поэт, писатель, автор широко известной сказки «Приключения Жакони».

25 Коптелов Афанасий Лазаревич (1903—1990) — прозаик, очеркист, один из крупнейших писателей Сибири.

26 Герман Анна Ивановна — писательница, очеркист. До войны заочно окончила Литинститут. Работала заведующей литчастью Новосибирского ТЮЗа, потом — театра «Красный факел», литературным редактором детского вещания в Новосибирском радиокомитете (с 1933 г.), редактором сектора литературного вещания (с 1939 г.), главным редактором литературной редакции (1943 г.). Роман «Возвращение» опубликован в № 2 «Сибирских огней» за 1940 г.

27 Кожевников Савва Елизарович (1903—1962) — прозаик, очеркист, литературовед. Главный редактор «Сибирских огней» в 1940—1941 и 1946—1953 гг.

28 Гуляев Иван Матвеевич (1911— 1978) — дирижер. В 1945—1976 гг. — художественный руководитель и главный дирижер (с 1966 г.) оркестра русских народных инструментов Новосибирского радио.

 

100-летие «Сибирских огней»