Вы здесь

«Я все это видел и все это знаю...»

Стихи
Файл: Иконка пакета 07_magalif_ivevivez.zip (13.79 КБ)

*

* * *

Это может лишь присниться:

В луже хвойная вода,

Две вороны, три синицы

И ворота в никуда…

 

Два столба, на них ворота —

Посреди лесной глуши!..

Кто-то здесь затеял что-то,

Да, видать, не завершил.

 

Что он думал в этой чаще?

Как поставил бы забор?

Был он пьяница пропащий

Иль безумный фантазер?

 

Я бы сам для интереса,

В меру уходящих сил,

Тайну сказочного леса

Для себя отгородил.

 

И ходил бы на поклоны

В эти заросли тогда:

Три синицы, две вороны

И ворота в никуда…

9 сентября 1997 г.,

Тогучин, дорога на Киик

 

 

* * *

Слабеет звон сердечных сокращений.

Земная слава, как и срок земной,

Не выпрямит дрожащие колени

И позвоночник перебитый мой.

 

Но что же дальше — вот вопрос вопросов!

Каким там шрифтом в Книге Бытия

Меж запятых, кавычек, переносов

Оттиснется потом строка моя?

 

Когда и где, в какой библиотеке

Запросит эту Книгу книголюб?

В каком забывчивом грядущем веке

Строка возникнет между влажных губ?

 

Кто б ни был ты, мой будущий читатель,

Пожалуйста, одно лишь в толк возьми:

Я был не посторонний наблюдатель,

Живя в двадцатом веке меж людьми.

 

Жестокий век! Как он меня корежил

И укрощал стремительный мой бег!..

А я не раз, бывало, лез из кожи,

Чтобы прославить свой двадцатый век, —

 

Пускался в путь и возвращался к дому,

И предан был всегда земле одной —

Не сторожа, подобно псу глухому,

Земную славу, как и срок земной.

3 февраля 1997 г.

 

* * *

Все стало новым для меня.

И сам я стал как будто новым —

То, что вчера было суровым,

Вдруг подобрело в свете дня.

 

Я как турист в чужой стране:

Все странно так и непривычно.

И долго потолок больничный

Как небо будет виден мне.

 

А все минувшее приснится

Бездонной светлой пустотой.

И эта жуткая больница —

Как столб за пройденной верстой.

14—16 ноября 1996 г., больница

 

Елизаветино

Для других тут — дачи, дачи,

Валуны как валуны...

А вот мне совсем иначе

Эти просеки видны.

 

Были розовыми камни —

Те, что нынче в седине.

Улетевшая видна мне

Птица в синей вышине.

 

А тропинка за ольхою

Вроде та да и не та...

Незабвенной чепухою

Моя память занята:

 

Тут был столбик, там канавка,

Там аллейка из осин;

Здесь была когда-то лавка

«Бакалея, керосин»,

 

У вокзальной водокачки

(Только где же тот вокзал?!)

Зойке Пуховой — гордячке —

Я Корнилова читал...

 

А за третьим поворотом

Жил эстонец Гуго Сепп,

В русской печке по субботам

Выпекал он черный хлеб.

 

Эти знаки, эти лица —

Все пустяк и небылица,

Вроде воздуха в руке...

 

Пусть хоть что-то сохранится —

Не строкою на странице,

А пробелами в строке…

 

* * *

Мне снилось, будто в лодочке у берега

Два нищих инвалида-старичка —

Два беженца с какого-нибудь Терека

Дудели в два поломанных рожка.

 

И так они старались, так внимательно

Друг друга слушали, глаза скосив! —

Тянули аккуратно и мечтательно

Нездешний нескончаемый мотив.

 

Рожок у каждого был чем-то перевязанный,

Источен стариною за сто лет…

Под темными чинарами, под вязами

Явилась эта песенка на свет.

 

Явилась где-то там, где нам не велено

Теперь ни петь, ни плакать, ни играть…

Где для меня, конечно, не постелена

Кошма на подогретую кровать.

 

А лодочка у берега качается,

А музыка нездешняя скулит…

И сон такой вовеки не сбивается

И ничего мне в жизни не сулит.

6 декабря 2000 г., 3 часа 40 мин. дня*

 

* * *

Привычные словечки, словно спички

Из коробка, выходят чередой, —

Бездумно, по затверженной привычке:

«Мой славный», «мой хороший», «золотой»…

Но спичка моментально обгорает:

И трепетанье слабого огня

Кого-то, может быть, и согревает… —

Кого угодно, только не меня!

12 февраля 1996 г., Тогучин

В больнице

Е. И. Рохлиной

Он бережно несет в себе самом

Свое больное сердце. Осторожно,

Словно по проволоке акробат,

Идет он медленно по коридору.

И пахнет хлоркой. И мочой, и потом.

И кто-то стонет. Кто-то сладко спит…

А он идет и до конца не верит,

Что жить ему разрешено опять!

Еще полгода, а быть может, годик…

А может, два… А лучше если три —

Он будет видеть небо за окошком,

И слышать по листве скользящий дождь,

И плач соседской крохотной девчушки,

И шорох мыши в кухне, под окном!..

Врачи — его заступники пред Богом —

Не понимают: для чего опять

Они уберегли на срок недолгий

Вот эту невеселую судьбу?

Он книгу, что ли, сочинить успеет?

Или насадит сад вечноцветущий?

Или продолжит знаменитый род —

Седой старик восьмидесятилетний?..

Нет, ничего он этого не сможет.

А сможет просто жить. Четыре буквы

На русском языке вобрали тайну —

Пленительную тайну бытия.

Жить! Как живет в болоте черепаха,

Как воробей в полете недалеком,

Как хрупкий колосок в огромном поле

Под необъятным небом голубым!..

И сколько радости, и сколько света,

И сколько вечности и любопытства

В звенящем, односложном слове «жить»!

И надо быть по-птичьи осторожным,

Чтоб медленно лететь по коридору —

Не расплескав свое больное сердце,

И сохранить его в себе самом.

7—8 июня 1998 г., больница

 

 

Маленькие радости

Обмакнуть кусочек хлеба

Аккуратно в банку с медом

И запить из толстой кружки

Охлажденным молоком;

Да, упав среди ромашек,

Наблюдать за небосводом,

Где медлительная птица

Спорит с верхним ветерком…

Раздобыть из-под кострища

Пропеченную картошку,

Разломить ее на части,

С аппетитом присолить;

А на озере, под ивой,

Видеть лунную дорожку

И Венеры отраженье —

Как серебряную нить…

Зачерпнуть ковшом жестяным

Воду темную из кадки

И, как будто не проснувшись,

Тихо подойти к окну —

Поглядеть на старый тополь

Да на звездные порядки

И на цыпочках вернуться

К потревоженному сну…

4 августа 1997 г., Тогучин

* * *

Я все это видел и все это знаю,

Я все это трогал своими руками;

Не все понимаю, но все принимаю —

В лесу, за столом, на реке, над лугами…

 

Живу не по правилам, а по наитью,

И в дальние дали мне путь не заказан.

Но крепче становятся тонкие нити,

Которыми с детства опутан и связан.

 

Я связан с кривой деревенской дорогой,

Я связан с асфальтовой липкою пылью,

Со сказкою строгой, с мечтой-недотрогой

И с древней, как мир, фантастической былью.

 

Висит на стене небольшая иконка —

Премудрый все видит, все слышит и знает.

Железные ходики тикают звонко.

А день угасает.

А день угасает?

29 марта 1998 г., Новосибирск

 

* Редакция благодарит за помощь в подготовке подборки жену писателя Магалиф Тамару Федоровну.

100-летие «Сибирских огней»