Вы здесь

Железный повод

Роман. Окончание
Файл: Иконка пакета 01_cholokian_jp.zip (97.38 КБ)

*

Глава 20

Вжимаясь в торцевую стенку вагона, Иван не чувствовал холода металла. Его не волновали ни грязные разводы на стене, ни угольная крошка, коей обильно был приправлен рифленый пол. Главной задачей на ближайший час стало не вымокнуть насквозь. Попавший в какой-то зеленый коридор состав, действительно, почти не стоял и двигался с приличной для товарняка скоростью. Вот только откуда ни возьмись, со всех сторон света, вдруг слетелись тучи разной степени тучности и заволокли небо так плотно, что снова стемнело. Было понятно, что грядет нечто неприятное. Но надежда на что-то, быть может, на смену направления движения, все еще теплилась. Тем более пауза была выдержана поистине театральная.

А потом полило. Борта полувагона заслоняли от косого дождя. Однако, забившись в угол, все равно не спасешься: струи воды проникают через надорванный сварочный шов, льются откуда-то сверху, с кромки. Сложно было даже примерно оценить масштабы проблемы — серая пелена туч с темно-синими переливами не сулила ничего обнадеживающего.

В такой ситуации очень не хватало крыши над головой, и у Ивана вертелся в мыслях образ вагона-теплушки с незапертой дверью, куда б он сейчас без лишних раздумий забрался. Потрескивала бы свежими сосновыми дровами буржуйка, пахло бы сеном, а от сухости щипало в носу. Подобные вагоны, правда, вряд ли пережили первую послевоенную пятилетку, но Иван взял их откуда-то: из зернистой хроники и военных фильмов. Виктор же умудрился каким-то образом уснуть в позе зародыша, обхватив ранец плотным кольцом рук, так что дождь его, кажется, совсем не напрягал. Когда лить начинало менее интенсивно, Иван занимался физической активностью: бегал от края до края вагона, размахивал руками, приседал — в общем, делал все, чтобы согреться.

Чего скачешь? — приоткрыв глаза, спросил Виктор.

Греюсь. Еще скажи, ты не замерз.

Не замерз.

Очень странно, — удивился Иван.

Трудно отследить, через какое время, но поезд стал чаще останавливаться на пустынных перегонах. Пропускали фирменный экспресс, разукрашенный синими линиями по белому, пару раз обычные пассажирские составы. Один раз пришлось даже уступить более удачливому товарняку. Наконец дождь перестал лить горохом и напоследок швырял гречневую крупу.

Состав оказался в середине какой-то большой станции. Воспользовавшись долгой стоянкой, Виктор достал из ранца шпроты, пачку одноразовых пластиковых вилок, откупорил консервы перочинным ножом.

Завтрак гурмана, — нашел он силы пошутить.

С вилками самое то, — ответил Иван и поймал хвост кильки на пластиковый ус вилки.

Стоящий рядом товарняк принялись обстукивать путейцы. Заглядывать в вагон они, конечно, не станут, но все же для приличия надо было притихнуть. Стук отдалился и пропал как раз к завершению трапезы. Банку решили выбросить в угол, рассудив, что это не равносильно загрязнению улицы.

Надо пересаживаться на другой состав, — предложил Иван.

Зачем?

Этот полдня может простоять, если не больше.

Хм, ну-ка...

Виктор перевесился через борт и оглядел станцию. Ничего, кроме путей, вокруг не было видно, административные и прочие постройки оказались очень далеко. Взгляд его упал на соседний товарняк.

Наших вагонов я что-то не наблюдаю.

Посмотри лучше, нет ли людей, и вылезай, — предложил Иван.

Щебень на железную дорогу сыплют не зря — это хороший способ увести воду и предотвратить размыв пути. По нему было куда приятнее ходить, чем по грязной липкой земле.

Это хопперы, — заявил Иван, осматривая рядом стоящие вагоны. Хоть где-то он смог применить полученные в ходе чтения интернета знания.

Что-то многовато их...

Надо бы понять, где локомотив. А то уедем обратно.

Пошли хоть куда-нибудь, — устало сказал Виктор.

Прошагав метров сто, Иван вдруг остановился. Виктор ушел немного вперед, прежде чем опомнился.

Ну?

Это крытые вагоны, смотри. Как теплушки в войну были, только новые, — рассказывал Иван.

И чё? Нам-то от них какой толк?

Никакого.

Двигаясь вдоль целого ряда крытых вагонов, Иван смотрел на массивные замки. Никакого шанса попасть внутрь не было — тем более взлом есть уголовная, а не административная статья. Пути постепенно расходились, оголяя большую поляну, где лежали друг на друге старые шпалы, полосы бурых от ржавчины рельсов и разбросанные повсюду тормозные башмаки, очевидно изношенные. Предстояло решить вопрос: оставаться со своим поездом или двигаться вдоль другого в надежде найти полувагон?

Так что, куда? — делегировал сложный выбор товарищу Виктор.

Наш долго будет стоять, а этот путейцы уже обошли. Значит, скоро поедет.

Вагоны-то не те, — заметил Виктор.

Вижу. Давай еще поглядим.

Крытые вагоны сменялись цистернами. Идти дальше не имело смысла. Иван стал это понимать, но ничего не говорил. Виктора же это не очень-то и заботило, он просто шел следом и вполголоса читал надписи на вагонах.

О, гляди. Депо приписки.

И? — не понял Иван.

Что написано?

«Ростов-Пасс.», — прочитал Иван.

Значит, наш клиент, — обрадовался Виктор.

На заборе тоже написано.

Иван уже знал, что хочет ехать именно на этом поезде, и съязвил просто так. Когда-то он замечал у вагонов небольшие крытые площадки — и теперь надеялся такую отыскать. Для дальних передвижений это объективно опасный выбор, но стоять на месте — еще хуже. Тем более там хоть и не полноценная крыша, но козырек. Чем не бонус? Время поджимало — машинист инициировал контрольную проверку пневмосистемы, межвагонные сцепки зашипели и издали клацающий звук, означавший зажим и роспуск тормозов.

Так, давай притопим. Надо найти вагон с площадкой, желательно сзади.

Дружок, давай-ка лучше наш подождем — мы на таких жердях через час охренеем, — высказал сомнение Виктор.

Лучше плохо ехать, чем хорошо стоять, — с ходу выдумал поговорку Иван и двинулся трусцой, почти побежал.

Колено при ходьбе по щебенке постанывало. Нужный вагон был все же найден, да не один, а сразу три подряд — и каждый с площадкой. Сбоку площадка не имела никакого ограждения, но если сесть максимально в центр, то дождь заливать не должен. Теоретически.

Давай в последний, например, — предложил Виктор.

Не, стой. Нас там будет видно, лучше в центральный.

Ты серьезно? Они же одинаковые, — удивился Виктор.

Эти вагоны плотнее стоят, не так заметно сбоку будет, — объяснял Иван, жестикулируя.

Стоило Виктору только ступить на площадку крытого вагона, как она сразу ему не понравилась. Трудно представить себе человека, который вместо простора и безопасности трюма с железными бортами выберет это. По размеру свободное место было меньше пассажирского тамбура, края намочены дождем, а значит, нормально сидеть можно лишь посередине. Иван занял самый сухой пятак, пытаясь не стеснять товарища, но получалось не очень. Рюкзаки за спиной определенно мешали, так что пришлось класть их в ноги или держать на коленях.

Может, лучше вернемся, пока не поздно? — не скрывая раздражения, спросил Виктор.

Поздно, мы почти тронулись.

Да это тут мы тронемся!

Наконец кое-как уселись. Иван разместился по ходу предполагаемого движения состава, упершись ногами в вагон, так как ширины площадки не хватало, чтобы вытянуть ноги. Виктор примостился так же, только наоборот — ему казалось, что с этого ракурса будет лучше видно обочину, и в случае чего он первый сообщит о чем-нибудь серьезном. Поезд тронулся, Иван криво улыбнулся — направление верное. Виктор же до последнего надеялся, что они поедут назад и спрыгнут как раз возле своего вагона — даже пешком не пришлось бы плестись.

Чего он так медленно? — не унимался Виктор.

Мы только поехали.

Сейчас любой обходчик не просто заметит нас, а даже сможет зайти сюда, без каких-либо усилий.

У нас все равно не было выбора. Проскочим, потом найдем удобный момент и сменим вагон, — рассудительно заявил Иван.

Ага, не было...

Через станцию поезд, действительно, двигался медленно. Пару раз они проехали мимо людей в оранжевых жилетах, и лишь в одном случае Виктор точно понял, что их заметили — взгляд молодого щуплого парня, глядевшего из-под каски, ясно пересекся с его взглядом.

Они ведь могут остановить состав? — спросил Виктор.

Кто?

Ну, работники...

Могут по рации передать, но вряд ли им это надо.

Виктор опасливо вглядывался в каждый метр дороги. Когда по соседнему пути проплывали ряды вагонов, он чувствовал себя спокойно, но стоило им выехать на чуть более открытый участок — начинал ерзать и тереть ладони.

Чего ты волнуешься?

Заметят в два счета. Чего приятного от них бегать?

Не сдержав усмешки, Иван заявил:

Серьезно? Ты вчера по вагонам прыгал и считал это нормальным, а тут сидишь просто. А позавчера мы от целой оравы охранников на заводе еле ноги унесли.

Пфф, это совсем другое. Чоповцы почти наверняка сидевшие, такие никогда менту не позвонят — скорее сами кабину начистят. А тут... не хватало с полицией еще связываться...

Иван чувствовал, с каким безразличием сам он говорит о подобных вещах, и даже не удивился — что-то в нем надломилось, изменилось, но сложно было локализовать очаг этого слома. Еще недавно он опасался, что кто-то заметит его передвижения и начнет задавать неудобные вопросы. И вот спустя несколько дней он искренне был готов к встрече не только с работниками железной дороги, но и с полицией. Не очень понятно, свидетельство ли это усталости или так будет продолжаться всегда, но Ивана этот легкий пофигизм радовал.

Без происшествий состав выехал со станции и набрал крейсерскую скорость. Наступила пора скучного ожидания. Дождь закончился, и пускай темные тучи продолжали доминировать на небе — с этим вполне можно было мириться. А вот с отсутствием бортов — нет. От сидячей позы очень скоро начала ныть спина и по очереди все конечности. Вариантов же смены положения тела узкая площадка не предоставляла. От безысходности Виктор лег на спину, вытянул ноги «на улицу», к подножке — и лежал так довольно долго, обдуваемый всеми встречными ветрами. Иван пробовал сделать так же, но чуть не лишился кроссовок, затянутых для удобства вполсилы. Прекратив эксперименты, он просто периодически вставал и разминался, стараясь не пнуть Виктора.

И тут нашел, чем заняться. Тьфу... убери копыта свои, с них грязь летит.

Время текло медленно, как смола, но радость от правильно выбранного пути перевешивала скуку. В межвагонном проеме один безликий пейзаж сменялся другим, и трудно было понять, движется поезд на юг или куда-то еще — однообразие ландшафта угнетало, и клонило в сон. Лишь проезжая мимо населенных пунктов, где машинист непременно сбавлял прыть, Иван махал рукой всем встреченным людям, периодически получая какую-то реакцию в ответ: то приветливый взмах, то кивок, а то и средний палец от группы школьников. Виктора не очень занимали такие перформансы, он и не реагировал на них, так как большую часть времени дремал. Иван удивлялся такой непритязательности, потому что сам мог разве что закрыть глаза на пару минут и потом мгновенно очнуться, когда вагон дернется на кривом участке или лязгнет сцепкой, до которой можно дотянуться рукой.

В таком режиме миновало полдня, и вот состав снова остановился на станции, теперь уже маленькой и довольно пустой. Иван выглянул за борт и понял, что находились они прямо напротив какого-то старого здания с пластиковыми окнами, где вполне могли сидеть не особо приветливые люди.

Что, надолго встали? — спросил Виктор, протирая глаза.

Думаю, да. Выходи.

На противоположной зданию стороне станции тоже было негусто. Стояло два грузовых поезда, но непонятно, поедут ли они куда-то в ближайшее время. Действовать нужно было решительно, потому что их присутствие могли в любой момент обнаружить. Отправились на разведку. Виктор не переставал озираться и даже двигаться стал как-то иначе, аккуратно ступая на щебенку. Теперь уже Иван ходил вдоль вагонов и читал надписи. Депо приписки у всех было разное: каждый состав — это сборная солянка из всего, что находилось под рукой. Только свежеокрашенные цистерны, принадлежавшие известной нефтяной компании, прицеплены были особняком в конец и выделялись из общей хаотичности.

Видишь впереди локомотив? — спросил Иван.

Нет.

А сзади?

Виктор отошел от состава, чтобы было понятнее.

Только если там поворот. А так нет.

Класс...

Снова необходимость выбора и отсутствие всякого желания его делать. Идти на разведку к работникам станции было затеей глупой и даже опасной — когда вы единственные движущиеся объекты на расстоянии в полкилометра, это выглядит несколько подозрительно. Тогда Иван решил сделать просто. Он подошел к довольно чистому, в сравнении с другими, полувагону, залез на лестницу и глянул внутрь.

Пустой, как заказывали.

Так оно не поедет ведь никуда — без локомотива?

Поедет, когда-нибудь.

Иван забрался в трюм вагона. Виктор полез следом, но остановился на лестнице, лишь заглянув внутрь.

То есть ты просто хочешь тут сидеть и ждать?

Ну да, — ответил Иван.

Так а что тебе мешало в первом составе остаться тогда? На хрена мы скачем туда-сюда?

Приходится скакать, Виктор. Они далеко в любом случае не ходят, постоянно останавливаются.

Будем сидеть в надежде, что уедем. Неплохо, — заявил Виктор и спрыгнул в вагон.

Уедем. Давай жрать.

Единственным желанием Ивана было чем-то перекусить. Он достал из своего рюкзака пирожки и, спешно освободив их от полиэтиленового плена, принялся есть. Картошка в них оказалась довольно невкусная и уж точно не соленая, но даже такой обед был весьма кстати. Иван ходил по вагону с блаженным видом, словно помогая организму лучше усвоить пищу. У Виктора не было зверского аппетита, так что он отломил половину пирожка с вишней, в надежде оставшееся доесть потом, но, как это часто бывает, все испортил, размазав повидло по рукам. Доев, что оставалось, Виктор полил себе на руку минералки, а затем вытер о куртку.

Ты воду экономь, — заявил Иван, медленно дожевывая последний кусок, — когда еще купим.

Да я чутка, а то липнуть будет, — оправдался Виктор.

Усталость давала о себе знать, поэтому Иван довольно быстро освоился в новом вагоне и уснул в углу. Он продолжал слышать, что происходило вокруг, но с каждой минутой это казалось все более далеким. Проехавший мимо электровоз ненадолго его разбудил. Виктор аккуратно высунулся наружу и вслух подтвердил свои догадки:

Кажется, нас цепляет.

Ивану же просто хотелось немного передохнуть. Любой поезд куда-нибудь да приезжает, поэтому волноваться было не о чем. Даже когда вагон дернулся в нужном направлении и Виктор радостно об этом сообщил, Иван лишь молча кивнул, не открывая глаз, чтобы не прерывать иллюзию созданного им мира. Проснулся он только под вечер.

Едем? — поинтересовался Иван.

Едем куда-то...

Виктор сидел на корточках и курил сигарету. Рядом валялось еще три бычка, что свидетельствовало о преодолении довольно обширного участка пути.

Много я спал?

Часа два, может, меньше, — навскидку сказал Виктор.

Да ладно, стемнело уже.

Тучи, вот и стемнело.

Казалось, что прошли если не сутки, то часов этак десять. Ивану снова захотелось походить по вагону, и он зашагал, приходя в себя и наблюдая за увядающим небом, где за плотной завесой облаков наверняка тлел красивый оранжевый закат. Он угадывался по светлому пятну над горизонтом, справа по ходу поезда, значит, там был запад, значит, этот перегон направлен прямо на юг, и они летели туда на всех парах.

Странное дело, насколько быстро организм привыкает к новым для него условиям. Уже и грохот колес не казался устрашающим, внимание не концентрировалось на резких дерганьях вагона, а спина будто привыкла к плоскому холодному металлу и не досаждала нытьем. За сегодня они проехали изрядно и еще сколько-то проедут, так что к рассвету будет понятно точное местоположение и оставшееся до моря расстояние.

Единственное, что не давало покоя Ивану, — это количество пропущенных вызовов и содержание СМС-сообщений. Мысли об этом появлялись в самое неподходящее время и наматывались на извилины, как магнитная лента выпотрошенной кассеты наматывается на цепь велосипеда. Наверняка сообщений накопилось несколько десятков и дальше их количество будет только увеличиваться. Достав телефон из внутреннего кармана куртки, Иван зажал клавишу, с растущим трепетом наблюдая за сменой логотипов и кольцом загрузки. Наконец экран блокировки появился, и Иван даже отвернул телефон в сторону, чтобы глаза привыкли к такой высокой яркости.

В сообщениях непрочитанным продолжало висеть старое «Ответь», хотя Иван на него отвечал. Это можно было списать на отсутствие подключения к сети. Ожидая несколько минут, пока модуль связи поймает хотя бы одно деление, Иван стучал носком по борту, сам того не замечая. Это заметил Виктор, как и подсвеченное экраном его лицо, но решил ничего не говорить.

Разблокировав телефон, Иван обнаружил три сообщения. В двух из них оператор желал счастливого пути и оглашал скромный баланс счета, а вот последнее было отправлено с незнакомого номера: «Ты меня любишь?» Прямолинейность формулировки немного удивила Ивана, но был на свете лишь один человек, кто мог ему такое написать. И действительно: сверив номера по списку контактов, он удостоверился, что это сообщение жены. Телефон почему-то не угадал имя. Звонки же и вовсе отсутствовали. Это нельзя было списать на плохую связь, с горем пополам два деления оказались крепко пойманы.

Выходит, никто ему за эти дни не писал и не звонил. Даже Стас, даже... мать? С одной стороны, подобная реакция делала жизнь легче: можно периодически включать телефон и спокойно им пользоваться. С другой же — получалось, он мог просто исчезнуть и никому до этого не было ни малейшего дела? Их вполне устроило сухое «все нормально» и они продолжили жить, копошась в своей глупой рутине?

Иван выключил телефон, спрятал его в карман и еще долго не подходил к Виктору, сверлил глазами темноту сквозь проушину на борту. Получается, все его опасения были напрасными. С этой мыслью оказалось сложно свыкнуться, потому что именно осознание важности им предпринятого было главным топливом и источником сил для дальнейшего существования. Именно желание вырваться из замкнутого круга беспросветной тупости и одинаковости побудило его все бросить и умчаться в неизвестность, стремление показать этим людям, что они живут как животные, не видя белого света, и что есть в мире куда более важные вещи. Он еще не знал, какие, но чувствовал, что находился буквально в шаге от осознания этой поистине великой мысли. Людям же на него было наплевать, им совершенно без разницы, где и как живет их сын, муж, зять и вроде бы друг.

Даже то, что Иван находился в грузовом вагоне с малознакомым человеком, смотрел на бесконечные дали и размышлял о подобном, уже было в десятки, сотни раз важнее, чем любая офисная работа или идиотский досуг за кружкой пива, обрамленный бескостным жалким трепом. Ему стало обидно, что все время он подсознательно хотел доказать это не себе, а своим родственникам и знакомым, словно они следили за ним по видеосвязи, зная о каждом шаге, и строчили бесконечные сообщения с призывами вернуться поскорее домой. Но нет, никто ничего не строчил. Они продолжали жить, как привыкли, только без него, и, видимо, не очень по этому поводу переживали. Хотел остаться один на один со Вселенной — добро пожаловать, ваше желание исполнено. От распирающей обиды Иван прикусил губу, чтобы хоть как-то сдержать вытекающие из глаз водяные капли, соленые на вкус.

Хорошо идем, — подбадривающим тоном вдруг сказал Виктор.

Да... Всегда бы так.

Подойдя к лестнице внутри вагона, Иван залез на две перекладины вверх и, держась за борт, шлифовал ветром свое лицо, чтобы вычистить с него остатки грусти и сожаления.

Глава 21

Не зря погоду с древних времен воспевали и возносили на пьедестал ее божественную силу. Философы, поэты, музыканты, художники преклонялись перед природными явлениями, восхищались их красотой и страшились их гнева. По прошествии веков людям все еще приходится считаться с погодой: самолет не полетит, корабль не пришвартуется, милая девушка вызовет «юбер» и хмурая поедет домой, не желая гулять с вами по парку без зонтика, который забыла у подруги. Стоит уважительно относиться к погоде, даже спрятавшись от нее за четырьмя стенами и крепкой крышей.

Совершенно непонятно, чем разозлили небеса Виктор и Иван. Это началось внезапно, продолжалось недолго, но эффект...

На часах было едва за полночь, но они уже выспались. Виктор залез на борт и бесстрашно сидел, свесив ноги. Поезд двигался медленнее обычного, поэтому лицо не так сильно страдало от ветра. Ветер был теплым, бодрящим, и в целом стало по-настоящему чувствоваться приближение лета. Иван лишь иногда выглядывал, если Виктор сообщал о чем-то интересном.

О, смотри, город какой-то.

Поселок, какой же это город? — предположил Иван.

Да нет, город сто пудов.

На деле это оказалась довольно обширная промышленная площадка с множеством ответвлений от основной железнодорожной магистрали. Плоские, современного вида корпуса стелились вдоль линии на сотни метров, мощные прожекторы позволяли разглядеть подробности даже на ходу, в кромешной темноте. С городом такое можно было спутать только на очень приличном расстоянии.

Ничья, — подвел итог не существовавшего спора Виктор.

Сверкнуло едва уловимо. Иван на мгновение подумал, что они въехали на полустанок и это фонари освещения, но ничего подобного. Тогда он повернулся и хотел спросить у товарища, но в этот момент прозвучал оглушительный грохот, раскаты которого пронзили, кажется, все небо. Виктор дернулся и чуть не навернулся в трюм спиной.

Это что за херня?

Да черт знает. Похоже на грозу, — предположил Иван.

В... мае?

Прямо по Тютчеву...

Спустившись с борта от греха подальше, Виктор задрал голову и внимательно смотрел, пытаясь вычислить источник звука и сказать нечто умное. Небо же было черным, будто и не было его совсем — что угодно могло на его месте находиться, и об этом никто на земле не догадался бы. Вагон начал вибрировать, через вентиляционные отверстия засвистел ветер. Ураган наступал. Все дальнейшее разворачивалось так быстро, что ни Иван, ни Виктор ничего не успели понять. С окрестных полей потащило пыль, сухие ветки, ошметки травы закрутились вокруг состава, их закидывало внутрь. Многотонный металлический корпус начал болтаться, как игрушечный, что в принципе казалось невозможным.

Затем пошел дождь. Вернее, не пошел, а скорее упал, свалился сверху, успев разогнаться до опасной скорости. В какой-то момент это стало похоже на водопад — нельзя было увидеть руку на расстоянии тридцати сантиметров. Каждая капля, наливная, плотная, лупила по телу, оставляя болезненный след. Очень скоро Иван понял, что это град, и попытался закрыться от потока осадков рюкзаком, но долго копошился, слепо водя руками в попытках его отыскать. Виктор, наоборот, накрыл собой ранец и забился в угол, думая, что это поможет. Но поезд замедлил ход и двигался осторожно, подставляя стихии своих попутчиков.

Иван пропустил момент, когда град стал дождем, потому что ничего в целом не изменилось — рюкзак не помогал, не было понятно, с какой стороны его держать. Вихрями крутились капли, перемешанные с пылью, так что шансов избежать их атаки не существовало и оставалось просто принять это и страдать, уповая на быстрое завершение представления. Очень скоро трюм вагона наполнился водой по щиколотку, причем ногам было даже теплее, чем остальному телу. Дренаж явно не справлялся, поэтому вода не убывала. В свете фонарей очередной станции оказалось трудно что-либо различить: мощные лампы отражались в каждой дождевой капле, создавая завесу белого, дрожащего излучения. На его фоне контактный провод электросети опасно извивался над вагоном.

Хлюпая кроссовками, Иван думал, что даже утопленники чувствуют себя лучше. Как минимум они уже перешли некую очевидную черту, и обилие воды вокруг для них скорее константа. Иван же, не имея возможности как-то повлиять на ситуацию, вынужден был стоически выносить этот тягостный, запредельно нудный поход в аквапарк, где он никогда не был и уж точно теперь не побывает. Виктор замер в одном положении, сохраняя остатки тепла, и относился к происходящему как к чему-то, что могло случиться и случилось. Ведь кто хотел себя обезопасить от капризов природы, тот купил билет в плацкарт и неплохо проводит время. На войне в затопленных окопах деды неделями жили — и ничего.

Дождь резко закончился, и только теперь стало понятно, насколько они вымокли. Ивану не хотелось двигаться. Виктору же было интересно посмотреть, что происходит вокруг.

Чего там? — спросил Иван.

То же самое все. Едем.

Плывем скорее.

М-да...

Послышался бас грома откуда-то сзади, уже без устрашающих раскатов. Словно природа благодарила за внимание всех присутствующих, унося ливень навстречу новым жертвам. Почти сразу тучи раздвинулись и оголилась луна, такая яркая и космически спокойная. Иван встал и машинально попытался отряхнуться, но это оказалось бессмысленно — влага пропитала все. Казалось, сдай он сейчас анализы, дождевую воду нашли бы и в крови. Стоило только отделить одежду от тела, как стало колоть холодными спицами по коже, поэтому Иван решил сушить все на себе, пускай мать и грозила ему в детстве, что от такого заболевают. Болезнью после пережитого уже не испугаешь.

Ну, как искупался? — съязвил Виктор.

Водичка прохладная, а так ничего.

Кхр, тьфу... Да, подогрев бы не помешал.

Ивану нравилось, что Виктор продолжал шутить. Оказаться в такой ситуации одному и вовсе было бы ужасно. Состав еще больше сбавил скорость и крался почти по-кошачьи, залезая под автомобильный мост и стелясь вдоль какого-то поселка. Оранжевые отсветы мигалок привлекли внимание Виктора, и он громко крикнул об увиденном.

Опа... смотри сюда.

О-го-го...

Ухватившись за скользкий борт вагона, Иван и Виктор наблюдали, как у соседнего пути стояли машины скорой помощи, пожарный расчет и полицейская «газель». Груз выпотрошенного ЗИЛа разбросало на десятки метров вокруг. Вез он, очевидно, продукцию с птицефабрики, так как везде валялись кассеты от яиц и сами яйца, хорошо видимые на фоне черной земли. Неподалеку кряхтел маневровый тепловоз без каких-либо видимых признаков повреждения.

Надеюсь, водитель успел выскочить, — сказал Иван, так как больше аварий ненавидел аварии с жертвами, которые активно тиражируются в соцсетях.

Вроде не видно было.

Как минимум скорая стояла.

Скорая, пожарники и менты всегда приезжают на вызов. Это правило, — знающе заявил Виктор.

Но не только авария попала в поле их зрения. Вдоль дороги хаотично раскиданы были ветки деревьев, мусорные пакеты, какие-то мятые коробки. Особенно много было газет или чего-то такого бумажного. В общем, все, что плохо лежало и могло поддаться напору ветра, ему поддалось и улетело. У одного частного дома была проломлена крыша, на ней лежало огромное дерево со множеством ветвей. Но мигалок рядом не было видно, так что жителям предстояло решать проблему самостоятельно. Жителей, правда, тоже не наблюдалось. Местность выглядела пустой, даже шквальный ветер не сумел растормошить ее обитателей. На протяжении всего поселка, пока горели хоть какие-то фонари, взгляд отмечал разрушения от урагана: то перевернутый мусорный контейнер, то очередное упавшее дерево, то покосившийся столб линии электропередачи и беспомощно валяющийся на земле провод.

В очередной раз все затихло. Иван понимал, что начнет мерзнуть, но не подозревал, что так быстро и интенсивно. Стали неметь конечности, спина почему-то сильно ныла, а пальцы на ногах будто отвалились и утекли вместе с водой в дренаж много километров назад.

Давай жрать, осталось что? — спросил он у Виктора.

В твоем рюкзаке консервы.

Они у тебя. Я лапшу только складывал.

Лапшу доставай. Свой я плотно утрамбовал, чтобы вода не попала — оставим до лучших времен, — ответил Виктор.

Куда уж лучше...

Отодвинув немного икону, которая удачно прижилась в качестве стенки, разделяющей отсеки рюкзака, Иван достал две пачки лапши и, криво порвав упаковку, стал есть, уронив пакеты со специями.

Давай одну пока, экономим, — предложил Виктор. По интонации и тембру было слышно, что его зубы отплясывали чечетку, разламывающая брусок лапши рука тряслась. Но Виктор старался вести себя, как будто нисколько не окоченел. Только закончив хрустеть совершенно безвкусной лапшой, он вдруг встал и начал ходить по вагону, размахивая руками.

Как ты там это делаешь? Так? — сказал Виктор и завертелся в разные стороны. Его почти не было видно.

Не совсем. Еще ногами, ногами!

Спрятав недогрызенный кусок сухой лапши во влажный карман, Иван встал, чувствуя боль в колене, и присоединился к разогреву. Они топали по вагону, прыгали и даже бегали из угла в угол по лужам, оставшимся на полу. Это были совершенно раскованные, инстинктивные действия, ведь вокруг никого постороннего, да и сами они друг друга едва различали. На какое-то время физическая активность действительно помогла, причем Виктор сдался раньше, а Иван продолжал изображать бег на месте и даже несколько раз присел. Но против пропитанной водой одежды и прохладного воздуха этого оказалось маловато. Стучали зубами в итоге оба, да так, что Иван и сказать ничего не мог: только выдавливал несвязные междометия. Говорить им, правда, было пока не о чем.

Состав остановился, причем неожиданно резко — вагон тряхнуло, послышался лязг сцепного устройства и треск тормозных башмаков. Дорога была двухпутная, но никаких признаков жизни ни на обочине, ни вдоль поезда. Тишина очень скоро начала давить на уши, и только неконтролируемый стук зубов разбавлял ее. Иван не выдержал первый.

Может, пойдем до локомотива дойдем?

Это зачем еще? — не понял Виктор.

Постучимся, объясним ситуацию. Пусть хотя бы немного отогреться дадут...

Ага, так они тебя и пустили. Скажут, в обезьяннике отогреешься.

Это административка, тебя никто никуда не посадит. Штраф только, — максимально убедительно старался говорить Иван.

Да это чушь... — Виктор задумался. — Тогда уж надо на станцию идти, кто-то ведь там дежурит по ночам.

Или так. Посмотри, что там где.

Пространство вокруг поезда было затянуло тьмой так, что соседний вагон казался последним. Выглянувшая в проем между тучами луна скорее мешала, так как освещала испаряющуюся влагу, а не объекты на земле. Иван и Виктор вылезли из вагона и пошли вдоль состава вперед. С обеих сторон торчали деревья, и казалось, что насыпь — лишь тонкий шрам на лице векового леса, который, правда, вполне мог оказаться жиденькой полосой, скрывающей поля от ветров и зноя.

Вагоны и не думали заканчиваться, все проступая и проступая из мрачной туманной завесы. Виктор прикидывал, что можно сказать работникам станции максимально вразумительного, чтобы они и отогрели, и в полицию не позвонили. Как могли оказаться двое с рюкзаками посреди ничего на железной дороге? Все варианты отдавали враньем, граничащим с идиотизмом, так что, видимо, лучше объясниться как есть и уповать на милосердие. Ивану же нравилась идея с машинистами, потому что они казались ему людьми понимающими, даже в чем-то романтиками. Ведь они своего рода капитаны кораблей дальнего плавания, а какой капитан бросит в беде заплутавшего путешественника?

Ба-а, смотри, — произнес с удивлением Виктор.

Из тумана проступил вагон-платформа, на котором стоял покрытый камуфляжной сеткой танк. За ним следовала такая же платформа с другим танком. Осторожно продвинувшись вперед, Иван увидел, что и дальше на платформе стояло что-то военное — закрепленная на «Урале» прямоугольная коробка со множеством круглых отверстий.

Это что, «катюша»? — почти шепотом спросил Иван.

Не, дружок, это «Град». Реактивная система такая. Зачищает населенный пункт в два счета, площадь покрытия дикая!

Видно было, что Виктор оживился и даже перестал стучать зубами.

Откуда ты знаешь?

В армии у нас в ангаре стояли. Я их полгода драил там, халтурку себе выбил за прилежное поведение, — рассказывал Виктор так, словно это были лучшие его воспоминания.

Не нравится мне что-то. Почему они к простому товарняку прицеплены?

Значит, не простому...

Пошли, — сказал Иван и дотронулся до рукава Виктора.

Сбавив темп и ступая теперь очень аккуратно, товарищи двигались вдоль эшелона, что постепенно открывал им свои тайны. Когда луну снова закрыли тучи и стало совсем ничего не видно, Виктор достал свой кнопочный телефон с фонариком. Он с неподдельным интересом направлял пучок света на экспонаты этого военного музея под открытым небом и время от времени прицокивал.

Стоять!

Резкий окрик подействовал незамедлительно, Иван вкопался в грунт, будто всю жизнь так и стоял. Виктор остановился не сразу.

Стоп, кому говорят! Руки за голову!

Они стояли метрах в двадцати от пассажирского вагона, прицепленного посреди состава. Из него торчала труба и валил черный дым, хорошо заметный в тумане. Силуэт солдата, направившего на них автомат, тоже был вполне очерчен. Еще бы — сзади его освещал яркий переносной фонарь, c которым управлялcя второй солдат.

Подходим по одному. Никаких резких движений.

Сердце Ивана сжалось, а одежда будто разом высохла. Он не знал, что делать: то говорят стоять, то идти. Но как идти, если ноги стали оловянными и слиплись между собой? Виктор тоже выжидал в растерянности, но все-таки отлепил ногу от земли и ступил вперед.

Мы туристы, ничего не делали, — сказал Виктор, предвосхищая вопросы.

Туристы они, ага. Разберемся. Топай сюда.

Да правда, мы на товарняке ехали просто, — нашел в себе силы Иван и пропищал, как последнее слово на суде.

Ты слыхал? — обратился солдат ко второму.

Слыхал, слыхал. То ли еще услышим, разговорятся как милые.

Второй захотел почесать нос и немного сдвинул фонарь в сторону. От этого кокарда на фуражке первого блеснула золотистой искрой. Откуда-то из вагона залаяла собака.

Ровно свети!

Так точно, — съехидничал тот. — Сидеть, Джек!

В этот момент внимательно наблюдавший за военными Виктор прыгнул в межвагонный проем перед самым их носом, перелетел через сцепку и побежал что есть силы.

Ваня, беги!

Подхваченный неописуемым страхом, Иван сорвался с места, нырнул под вагон, едва не зацепившись за шланг тормозной магистрали. Он ориентировался по крику Виктора и ускорился так, как не ускорялся даже на заводе. Послышалась автоматная очередь в воздух, хлопнула дверь вагона, и грозный собачий лай прямо за спиной стал приближаться. Красная пелена застилала и без того плохой обзор, вся плоть пульсировала в такт раскочегаренному до предела сердцу. Иван помнил, что главное в подобных забегах — это дыхание, ведь если побежать сразу, без подготовки, что он и сделал, то нетренированное тело и стометровку не протянет. Но куда там! Как бы не потерять Виктора, не убежать в другую сторону.

Слетев с насыпи, Иван чувствовал, как хлещут по его замороженным ногам ветки кустов, как хрустят под кроссовками старые листья и продавливается мокрая, зыбкая земля. Как хорошо, что он завязал шнурки! Деревья вырывались из темноты в совершенно непредсказуемый момент, их необходимо было обогнуть и не споткнуться о мощные корни, торчащие во все стороны. Выбравшись на скромную полянку, неизвестно как образовавшуюся посреди глухой чащи, он, казалось, начал буксовать на ранней весенней траве. Только бы не поскользнуться!

Сюда!

Голос был слева, значит, надо бежать налево. Все логично, правильно. Главное — не потеряться. Левая рука — та, которой не пишешь. Быстрее, быстрее! Снова лес, огромные валуны под видом кустов, кусты под видом диких животных, животные под видом... Тьфу! Раз, раз. Собачье дыхание стало отчетливее прослушиваться сквозь свист в ушах и шум собственного тела. Поваленное дерево — обежать или перескочить?.. Как же Ивану мешал рюкзак! Он, словно раскрытый парашют, тормозил его. Огромная лужа, едва ли не болото, прямо по курсу — правый поворот, всегда лучше поворачивать направо, мы же не в Японии и не в Англии, хотя было бы прелестно.

Двигаться становилось труднее, наглые мошки стали лезть в лицо, залетать в нос и глаза. Откуда вы взялись весной? Казалось, что собака вот-вот должна ухватить за штанину и повалить Ивана на землю, поэтому он продолжал ускоряться, давно исчерпав энергетические возможности организма и расходуя запасы страха. Постоянно пополняемые запасы! Коряги, много коряг... Что-то хрустнуло от удара стопой, вряд ли это кость — значит, трухлявая деревяшка. Нестись по лесу стало совсем невмоготу, глаза перестали различать предметы, колено дало о себе знать резкой болью, но темп сбавлять было опасно.

А-а-а!

Чтобы как-то стравить боль, Иван решил заорать и тут же понял, что не знает, куда бежит. Он давно не слышал навигационных криков Виктора и на автопилоте куда-то летел, чудом избегая препятствий.

Вдруг под ногами пропала земля, Иван упал и покатился вниз, собирая мелкие камни, траву и все остальное, чем богат весенний лес. Кое-как извернувшись, он вытянул ноги вперед и почти сразу уперся в ствол дерева. Голова кипела, слух пропал, перчатки порвались, жгло натертую кожу. Дыхание сбилось, и невозможно было вдохнуть, воздух казался разреженным, и было его мало. Затем резко свело правую икру — словно пронзило хорошо заточенным ножом. Не зная, что делать, Иван прикусил перчатку от боли и интенсивно массировал ногу, подвывая и пытаясь ею шевелить. Наконец боль более-менее спала, перчатка сама вывалилась изо рта, а зрение к тому моменту почти восстановилось. Иван сидел на склоне, а под ним земля уходила все ниже и резко обрывалась. Не в тумане было дело, там, действительно, находился крутой спуск, почти обрыв, и куда он вел, конечно, никак не угадать. Посидев несколько минут и немного придя в себя, Иван стал карабкаться наверх, цепляясь руками за корни деревьев. Удивительно, как он проехался: метр в сторону — и итоги могли оказаться куда печальнее.

И вот Иван не особо крепко, но уже стоял на ногах, прислонившись к стволу дерева. Вокруг было тихо: собачий лай слышался очень далеко, а ничего другого, кроме падавших отовсюду дождевых капель, и не могло звучать. Сползши спиной по стволу, Иван остался сидеть у его основания, понимая, что никуда не может пойти. Даже снять со спины рюкзак не хватало сил, да и мысли все куда-то улетучились, исчезли. Он тупо смотрел на туманный сопливый лес и ничего не хотел. Если бы в тот момент его спросили, жив ли он, то вразумительного ответа бы не дождались. Иван по-разному представлял себе загробный мир, но точно не так. Тем более он мог пошевелить пальцами на руках и чувствовал свое тело. Так что пускай он и выглядел плачевно, но был пока жив.

В кустах что-то зашуршало, и это вернуло Ивана к действительности. Он повернулся к шуму, резко вдохнул и вжался в дерево — максимум, что мог сделать. Нечто двигалось медленно, наступая на гнилую листву. Из-за пенька высунулась морда, затем вылезло все тело — маленькая лисица, грациозно виляя тушкой, подошла на удивительно близкое для дикого животного расстояние и села. Иван мог подробно рассмотреть ее: вернувшаяся луна, как рентген, просвечивала лес в поисках чего-то только ей нужного, по ходу дела возвращая украденные тьмой очертания всему живому. Лисе был интересен этот странный неподвижный экспонат, и она явно не чувствовала в нем опасности. Глаза ее слабо блестели, маленькие ноздри сокращались, издавая забавное, почти человеческое сопение, а хвост красиво пушился, несмотря на грязевую катастрофу вокруг. Иван не боялся лисицы, скорее ему было даже приятно такое внимание, хотя в этой ситуации он вряд ли и волка бы заинтересовал. Только если б тот был городским и любил замороженные полуфабрикаты. Но лисице скоро наскучил странный человек, она отряхнулась, как собака, и, полная сил, убежала куда-то вбок.

Чего приуныл?

Иван вздрогнул от неожиданности, потому что, услышав шаги мелкого зверя, каким-то образом пропустил топанье огромных ботинок. Виктор стал перед ним и протянул свою теплую, большую ладонь.

Живой?

Д-да...

Каждый звук давался Ивану тяжело, горло сипело и хрипело от перенапряжения. Ему стоило немалых усилий снова заставить себя двигаться, потому что Виктор вряд ли захотел бы таскать его на себе.

Идти сможешь?

Смогу, — выдавил из себя Иван.

Надо из леса выбраться, а то мало ли, эти вояки еще пошлют участкового какого-нибудь лес прочесывать...

А... где они?

Да уехали, наверное. Им нельзя далеко от поста уходить, я сильно удивился, что они решили за нами гнаться. Ты, кстати, ранец мой не видел?

Н-нет.

Виктор разочарованно вздохнул.

Хреново. Я не заметил, как лямка порвалась и он где-то свалился. Полчаса лес прочесывал, но только тебя нашел.

Только...

Ну, в принципе, да. Не ранец, но тоже неплохо, — улыбнулся Виктор и похлопал Ивана по плечу. Этот хлопок отдался болью по всему телу.

Они блуждали по лесу в поисках дороги или хотя бы натоптанной тропы. Уже неясно было, где какое направление, поэтому двигаться приходилось наугад, обходя огромные лужи, болота и стараясь держаться света. Свет проникал в лес слабо, хотя привыкшие глаза и этому были рады. Виктор уверенно шел, будто знал куда, а Иван просто не мог упасть на землю без сил, продемонстрировав свою слабость, хотя очень хотелось. Колено сильно ныло, и уже больно было просто ступать, так что приходилось прихрамывать. Он понимал, что у него из виду ускользают целые фрагменты дороги, потому что дремал на ходу, но, споткнувшись о корягу и вернувшись в сознание, вокруг видел все тот же лес, лес, лес. Туман постепенно рассеивался, но впереди открывался только все более обширный лесной массив, тянувшийся на сотни метров.

Что происходило потом, он уже совсем не помнил...

Глава 22

Иван проснулся от удара головой о стекло. Виктор, дремавший вертикально, открыл глаза. Несмотря на жуткий грохот, гулявший по кабине, даже водитель обратил внимание на происшествие:

Ты, сынок, лучше назад откинься. Башку расшибешь.

Дотронувшись рукой до лба, Иван нащупал там приличного размера бугорок, что могло быть следствием одного: об это стекло он уже не раз приложился. Однако никакой боли это не вызывало — лишь легкое жжение. Прошло некоторое время, прежде чем Иван стал осознавать, где находился. Сквозь пыльное, исцарапанное лобовое стекло «газона» просматривалась широкая проселочная дорога посреди поля, серпом уходящая за горизонт. Солнце еще не выкатилось на публику, но уже освещало небосвод, позволяя без труда оглядеть окрестности. Значительную часть пространства занимали поля, заросшие высокой травой и кустами, никем давно не тревожимые. Грузовик не думал объезжать лужи и просто шел по своей колее, ныряя каждый раз в огромные резервуары серой жидкой массы, брызги которой, однако, врезались в широкие крылья и разлетались по сторонам, не мешая обзору.

Водитель прекрасно знал глубину этих луж, а значит, ездил тут постоянно. Иван пытался его разглядеть, но слева сидел Виктор. Высовываться же из-за него, обращая на себя внимание, не очень хотелось. Видны было только руки, вполне обычные, крутившие руль довольно легко. Внутри пахло соляркой и сыростью, причем источником второго запаха наверняка была их одежда, ставшая теперь тяжелой и почти несгибаемой. Нащупав в кармане остатки лапши, Иван думал отломить кусок, но субстанция эта показалась ему отвратительной: размокла, растеклась и наверняка пахла дождевой водой. Откинув голову на спинку плоского, как табуретка, сиденья, Иван вновь отключился.

...Невысокий коренастый мужик в кожаной кепке и джинсовой куртке отворил дверь и вопросительно смотрел на Ивана, как бы проверяя его состояние. Тот нехотя раскрыл глаза и понял, что пора выбираться. Потянувшись за лямкой рюкзака, он ничего не нашел.

Товарищ твой в дом все занес, пока ты дремал. Вылезай. У-у, плохо дело — видел бы ты себя в зеркало, — сказал мужик и помог Ивану вылезти из машины.

Поддерживаемый мужиком, Иван зашагал к большому деревянному дому. Одноэтажный, с чердачным окошком, был он довольно широкий, стоял на земле основательно, хотя построен, очевидно, давно — резные ставни и наличники тому доказательство. Когда-то дом был крашен в зеленый, но теперь краска выцвела, разве что вверху, у чердака, она выглядела лучше. Большего Иван рассмотреть не смог.

Клара, топи баню. Этот до вечера не высидит.

Баня стояла неподалеку от дома в окружении других построек непонятного назначения: то ли сараи, то ли хлева, может быть, все вместе. Печь еще не была затоплена, однако стоило Ивану только шагнуть внутрь помещения, как все тело затрясло от резкого перепада температуры: все-таки лучше, чем в лесу или в машине. Мужик велел ему раздеваться, показал, куда складывать вещи, и вышел. Следом появился Виктор.

Ну что, сейчас будет банный день, — попытался он произнести радостно, но скрыть усталость ему не удалось.

Иван кивнул. Он и не думал снимать одежду, предположив, что сходить она будет клочьями, вместе с кожей, и лучше дать ей немного просохнуть. Вот только телефон неплохо бы спрятать куда-то, но для этого надо встать и расстегнуть куртку... Баня была небольшой, с низким потолком, о который можно шлифовать макушку, и достаточно темная — одно окно возле двери и маленькая щель напротив. Иван чувствовал, что еще чуть-чуть — и снова отключится, но в баню кто-то вошел.

Так, чего сидим одетые? Вон, твой друг все снял уже, давай, а то испортишь одежду. Давай, вставай. Да помоги ему!

Женщина показывала полуголому Виктору, куда проводить Ивана, — в маленькую комнатку за тонкой, в одну доску, дверью. Впотьмах было почти не видно лица сопровождающей, кроме большого высокого лба и коротких волос, но по голосу она была немолода — явно за пятьдесят. С полпути Иван все-таки нашел силы дойти сам, чтобы новые люди не думали о нем как о нюне и жертве тяжелых обстоятельств. Кое-как стащив с ледяных конечностей прилипшую одежду, Иван поставил ее на стол, так как та упорно продолжала сохранять форму тела. Особенно забавно выглядела куртка — принимая тепло, она постепенно осаживалась.

Вернувшись в главное помещение бани, женщина быстро закинула несколько поленьев в железную печь, чиркнула спичкой о невидимый коробок и незаметно исчезла, будто ее и не было. Нельзя отрицать, что Иван просто снова терял сознание от безумной усталости, но, растворись она по-настоящему в воздухе, он воспринял бы и это как нечто естественное для здешних краев.

Жар удивительно быстро заполонил скромную комнатку бани, и Иван почти физически стал ощущать, как оживает. Только был это не радостный и благодатный прилив сил, нет, это оказалось довольно болезненно: голова практически сразу начала тяжелеть, внимание рассеиваться, а от любого резкого движения двоилось в глазах, как при высоком давлении. Кости стали напоминать о себе ломящей болью отовсюду. Мышцы искрили, как будто их одновременно отлежали, напрягли, расслабили и отбили, как стейк. Иван практически не двигался и просто сидел на грубо обструганной лавке, а Виктор носился с черпаком, то и дело обливая себя. Зачерпнув еще воды, он двинулся к Ивану и резко окатил его, пользуясь беспомощностью товарища.

Баня — это вещь. Хрен теперь заболеем!

Иван ничего не сказал. Вода показалась ему не настолько горячей, чтобы возмущаться, поэтому можно было и потерпеть. А вот когда дело дошло до веников, он стал сопротивляться в открытую.

Да отстань! — крикнул Иван и попытался оттолкнуть товарища ногой.

Ты не понимаешь, это главное в бане. Ложись.

Ивану уже было без разницы, хотя оказалось довольно больно, и спина потом еще долго помнила прикосновения жестких прутьев. После бани все развивалось как-то стремительно: женщина принесла какую-то старую одежду, повела через довольно большой двор, где вовсю светило солнце и зеленела почти летняя трава, завела в дом и усадила на кухне. Стол уже оказался накрыт, была печеная картошка, огурцы с помидорами и какой-то компот. Иван не помнил, как это съел, но желудок определенно сказал спасибо, наградив ощущением сытости. Виктор даже взял огурец с собой, когда женщина повела их в сени и показала на дверь в самой дальней части. За дверью была небольшая комната с двумя кроватями, шкафом и письменным столом, на котором стояла старая газовая лампа с узорчатой ножкой. Не успел Иван сесть на кровать, как зашел мужик и поставил графин на стол.

По рюмке — и спать. Иначе заболеете.

Ч-что это? — спросил Иван.

Лечебное зелье.

Ответ вполне устроил Ивана, и он первым опрокинул рюмку. Виктор еще что-то спросил у мужика, понюхал жидкость в графине, затем они вдвоем выпили лечебного зелья и тот ушел, прикрыв дверь. Иван отключился практически мгновенно, он даже не разделся, а просто лег на покрывало. Виктор же еще немного походил по комнате, пока не угомонился.

Иван проснулся быстро. Никакие сны его не тревожили. Через занавеску светило солнце, мелкие частицы пыли висели в комнате, так как форточка была плотно закупорена и воздух был неподвижен. Иван очень удивился, когда понял, что чувствует себя вполне неплохо. Постанывал только позвоночник, утонувший в трясине чрезмерно мягкого матраса, почти касавшегося пола. Схватившись за железную спинку кровати, Иван аккуратно сел, попутно проверяя состояние своих конечностей. Его кроссовки куда-то утащили, а на замену поставили старые кожаные ботинки с пожеванной подошвой. Он сунул ноги в прохладные ботинки, что были ему чуть велики, и аккуратно вышел в сени, шаркая подошвами по скрипучему полу.

В сенях пахло прелым деревом, на веревке висели его куртка, штаны и водолазка, вывернутые наизнанку. Рядом лежали кроссовки. Шагнув в приоткрытую дверь, Иван оказался в зале — большой комнате, плотно заставленной самыми лучшими предметами, своеобразной витрине любого дома. На полу внахлест лежали два ковра, один висел за диваном, на диване тоже лежал маленький ковер, скрывавший протертый материал обивки. Напротив стояла тумбочка с упитанным телевизором LG, а оставшееся пространство рядом поглотили стенка и шифоньер с зеркальными дверьми. Все было покрыто лаком, даже стулья возле маленького стола, на котором стоял знакомый уже графин и были аккуратно сложены книги. Отдельный угол был отдан странной тумбочке, в которой Иван признал швейную машинку. Все детство подобная бандура бесцельно торчала в его комнате, пока отец не подарил ее какому-то соседу, тайком от матери. Ей жалко было расставаться с антикварной вещью, но пользоваться замысловатым механизмом никто не умел и особо не пытался.

От обилия предметов казалось, что комната совсем крохотная, хотя была она очень большой, даже огромной — в ее метраж легко бы уместилась иная квартира-студия в многоэтажном курятнике на окраине. Иван увидел свое отражение в зеркале и фыркнул — настолько смешно сидели на нем широченные, расплющенные от стирки брюки и свитер, рукава которого необходимо было закатать, чтобы освободить кисти. Старые деревянные часы на стене показывали без четверти пять — маловато поспал. Видимо, перенапряжение сказалось.

На улице тучи почти не закрывали солнечный свет, двигались быстро, словно стеснялись своего присутствия. Зеленая трава покрыла все соседние лужайки, и с крыльца поверх забора открывался завораживающий вид. По двору бродили курицы, из сарая слышно было шевеление и низкочастотное урчание. Подойдя ближе, Иван сразу понял, что там живут свиньи, поэтому решил не удостоверяться в этом лично и развернулся. Резкий запах навоза теперь чудился ему везде, двигаясь шлейфом по пятам. Возле ворот блестел стеклами «газон», пялясь своими мутными фарами в стену дома. Сзади у него был открытый кузов, откуда торчали крышки каких-то железных емкостей. Да уж, если бы не этот грузовик, неизвестно, что могло ночью случиться, — ничего хорошего уж точно. Прошагав по двору два раза взад-вперед, Иван понял, что вокруг не было ни души. Выйдя через крепкую высокую калитку на главную улицу, он осмотрелся.

Дюжина невзрачных домов стояла на возвышенности посреди пустыря, укатанная грязь дороги вела куда-то вниз за поворот, столбы с проводами косились в разные стороны. Все это богатство небось и названия не имело. Иван двинулся по дороге вглубь деревни, надеясь хоть кого-то встретить. Где-то вдалеке лаяли собаки. Постепенно ему стало казаться, что это и есть долгожданный сон, потому что в реальности такого не бывало и быть не могло.

За полчаса деревню можно было обойти от края до края. С середины дороги хорошо просматривались все ее границы: помимо домов взгляд цеплялся за старую водонапорную башню и руины какого-то коровника, обнесенные типовым бетонным забором, от которого целыми остались секций десять. Остальные были разломаны на разного размера куски, которые валялись вокруг, в траве. За коровником торчали накренившийся шпиль колокольни и провалившийся купол церкви. Дальше Иван не пошел, решив вернуться. У соседнего дома на самодельной лавке сидел дед и неторопливо курил. Был он с нелепой, будто садовыми ножницами подстриженной бородой, одет в белый халат. Непонятно, как Иван пропустил его и почему тот сам не окликнул чужака. Выглядело подозрительно, но это хотя бы живой человек. Дед повернулся к Ивану, как только тот стал к нему приближаться.

О, это тебя Арсений из лесу приволок? — начал говорить дед вальяжно, не торопясь, словно смакуя каждое слово.

Да, получается, так, — ответил Иван.

Как же это ты, — дед затянулся тонкой и ненормально длинной самокруткой из желтого газетного листа, — очутился-то там?

С товарищем путешествовали...

Да? Хе... До поселка сто двадцать километров, а вы, чай, не оттуда...

На поезде ехали. Грузовом.

О-о... — удивленно произнес дед. — Это дело глупое. Не те уже времена...

А где все? — спросил Иван о самом насущном.

Да на поле. Тут только я да бабка Марья вон, с краю. Негодны стали для работы. Остальные или на поле, или у церкви в низинке.

Дед скорбно вздохнул и, забыв, что курит, подавился дымом.

Кхе, тьфу... Поредела наша деревенька, поздно ты приехал... Нечего и показать.

А скоро вернутся?

К вечеру будут. Чего там впотьмах делать-то?

Иван решил шагать обратно во двор. Первым делом ему хотелось найти рюкзак и телефон. Они оказались в комнате, на самом видном месте: рюкзак был прислонен к кровати Виктора, а телефон лежал на стуле рядом, завернутый в какую-то ткань. Видимо, кто-то из хозяев решил таким образом спасти его от влаги. Батарея села. Достав зарядку из бокового кармана, Иван выяснил, что вилка совершенно не лезла в розетку. Надавливать на нее он не решился, боясь сломать и без того хлипкую конструкцию, перемотанную изолентой и искрящую от любого дуновения.

Потянувшись в главный отсек за переносным аккумулятором, что когда-то подарила ему на день рождения жена, Иван услышал стеклянный скрежет. Расстегнув замок, он понял, что стекло иконы треснуло и частично осыпалось. Положив икону на стул, Иван поочередно вынимал осколки, стараясь вычистить рюкзак полностью и желательно не пораниться. Что ж, она и так многое пережила.

Оставив телефон заряжаться на кровати, Иван пошел в зал, чтобы посмотреть, нет ли там нормальных розеток. Нет. Даже у телевизора провод был отрезан и припаян кусок другого цвета.

Не зная, чем себя занять, Иван вышел за калитку и уселся там на какое-то бревно, служившее, видимо, лавочкой. Опершись спиной на забор, он наблюдал за направляющимся в закат солнцем и резко темнеющим на горизонте лесом, откуда их чисто случайно спас добрый человек. Жуя взятый на кухне помидор, Иван размышлял о жизни в деревне и о том, что это его первое полноценное пребывание в сельской местности. Вокруг все выглядело не совсем так, как представлялось после прочтения классических книжек полуторавековой давности, включенных в обязательную школьную программу. Однако из уже увиденного за поездку это не выбивалось, а скорее дополняло общую картину мира.

По дороге посреди пустыря шла внезапно появившаяся колонна людей. Они тащили на спине лопаты, грабли и волокли железную тачку, грохот которой уже было слышно. Группа человек в двадцать выглядела устрашающе: как будто крестьяне двинулись на бунт, готовые разом сжечь господскую усадьбу, выпить все вино и развратить всех девок. Но среди них тоже были девушки, точнее женщины: смуглые их лица выражали не грусть и печаль, а скорее усталость. Клара шла вместе с водителем «газона», позади плелся Виктор, с кем-то вполголоса разговаривая. Иван даже встал, посчитав, что так правильнее. Каждый подошел и поздоровался с ним за руку: он старался в ответ так же крепко сжать кисть.

Ну, как себя чувствуешь? — спросил водитель. — Тогда мы не успели познакомиться. Меня Арсением зовут. Это жена моя, Клара.

Иван. Очень приятно.

Да уж знаем. Голова не болит, не знобит?

Нет, все хорошо, — подтвердил Иван.

Значит, не заболеешь!

Были они уже во дворе. Арсений потащил лопаты в сарай, Клара нырнула в дом, а Виктор все еще стоял за забором и только сейчас попрощался с кем-то.

Чего, живой?

Да. Ты сам-то как? — спросил Иван.

Нормально. Ручной труд, так сказать, закаляет. Давненько я ничем подобным не занимался. Аж душа радуется. У родителей огород маленький, они сами следят. Завтра ты тоже будешь копать, сразу силы восстановятся...

Это кто? — поинтересовался Иван, глядя в спину уходящему по дороге мужику.

Степан. Сегодня к нему в гости пойдем.

Зря время не терял.

Ты тоже, — ухмыльнулся Виктор, — сутки проспать... Я думал, все, каюк.

Иван призадумался. Так, значит, это уже другой день, следующий? Данная информация должна была как-то изменить его представление о прошедших событиях, но... Они все равно никуда особо не торопились, поэтому пересидеть пару дней с хорошими людьми казалось более чем приемлемым вариантом. Один день уже завершился практически без его участия.

Ужин был собран необычайно быстро. Иван только зашел в сени, как запахло печеным картофелем. Клара аккуратно расставила столовые приборы, поставила в центр стола огромную кастрюлю и скрылась из виду.

А вы с нами не будете? — успел поинтересоваться Иван.

Ешьте, чего я вам, мужикам, мешать буду...

Виктор накидал себе картошки и активно, с видимым аппетитом ее поглощал. Арсений подходил к приему пищи размеренно, тщательно прожевывая каждый кусок. Ивану отчего-то не хотелось есть, поэтому он ради приличия зацепил вилкой несколько клубней и клевал их, все больше запивая водой.

Вся еда на столе была нарезана маленькими кусочками: буханкой хлеба можно было накормить человек десять, настолько тонкими были ломтики, от сыра хозяин дома отпилил четверть брикета и ее разделил еще на четверти. Овощи лежали нетронутыми, и их ели прямо так, не нарезая по миллиметровой линейке.

В прошлый раз Иван этого не заметил, но убранство кухни было достаточно бедное: старая мебель, старые вилки с ложками, затертая кастрюля с нарисованным цветочком, — все это в городе приравнивалось к древнему мусору, и даже у его родителей подобные предметы каким-то образом исчезли из обихода, хотя казалось, что пользоваться ими придется вечно. Немногочисленные шкафы были черны от копоти, огромная беленая печь выглядела потрепанной, обои давно пожелтели, за их волнами угадывалась форма бревен, скромные занавески на единственном окне смотрелись странно, так как от солнца явно не защищали и служили сугубо для увеселения, для придания обстановке хоть какой-то праздничности. Весь лоск начинался и заканчивался залом. Когда вернувшаяся Клара достала из печки второе блюдо и это оказалась запеченная с овощами картошка, Иван для себя точно решил, что не хочет объедать эту семью. Заработавшийся Виктор считал иначе и жевал, не отвлекаясь на пустые мысли. Чтобы как-то разбавить тишину, Иван решил задать пару очевидных вопросов.

А что вы на поле делали?

Копали, — ответил Виктор, хотя спрашивали не совсем у него.

Да, через месяц уж сажать. Зима суровая была, надо поле готовить, — добавил Арсений.

И что будете сажать?

На мгновение Ивану показалось, что в его сторону посмотрели со странным недоумением. Мол, в смысле?

Картошку, чего еще. Тут нормально только она и растет, остальное так.

А помидоры и огурцы?

Ой, это без толку. Кой-чего за домом пытаемся сажать, но разве много земля там даст? Огурцы с помидорами из райцентра, покупные.

Так, значит, они по-настоящему объедают людей, пережевывают последние их деньги. Нет, это совершенно не дело. Иван даже хотел встать, но не нашел предлога, да и так точно нельзя поступать в гостях. Доев картошку и дождавшись, когда Виктор тоже завершит трапезу, он поблагодарил за ужин хозяев и вышел на улицу. Посидел немного на крыльце, слушая бубнение начавшейся на кухне беседы, и решил все же вернуться, забрать засидевшегося товарища. В сенях его встретила Клара — судя по опустевшим веревкам, она унесла просушенные вещи в комнату.

Я вещи вам посушила, но не гладила — не знаю, можно или нет. Испортить боюсь.

Спасибо большое.

Видно было, что она хочет что-то сказать, но не решается.

Там на стуле лежит икона. Это ведь ваша?

Да, — ответил Иван.

Она треснула. У нас клей есть, Арсений может заделать. А то негоже...

Я вам, в принципе, отдать ее могу, мне она не...

Ой, что вы. Такое нельзя отдавать. Давайте я... мы просто склеим стекло. Не так, как было, конечно, но будет красиво.

Хорошо. Без проблем.

Спасибо...

Лицо ее расплылось в странной улыбке. Иван пошел на кухню, планируя увести Виктора. Но Виктор пил компот и вел задушевную беседу с Арсением.

...Вся деревня с керосинками и свечами живет. А куда деваться? Как только темнеет — спать.

То есть у вас единственный генератор на всю деревню?

У Савелова еще был, но тот самодельный, бензиновый. Из «москвича» старого. Сейчас я только соляру вожу, газик у меня дизельный, от трактора мотор стоит. Снял давно, трактора у нас были, колхозные, он все в сарае лежал, а приспичило — дай, думаю, поменяю. И знаешь, руки помнят — кое-как работает. Без спидометра, правда, ну и на кой он мне.

Степан вроде говорил, что у него...

Ты этого Степана особо не слушай. Он врет и приукрашивает. Раньше хоть со мной возил картошку, продавал, «буханка» у него. Так он как по пьяни на ней в болото нырнул, так и не чинит. Говорю: давай с мужиками тебе переберем все, свечи поменяем, блок посушим — и заработает. Нет, ты что — это ж надо захотеть. Какой год во дворе сараем стоит.

То есть вы единственный ездите в райцентр?

Да, иногда Валера помогает с Митей. Валерку-то жена навострила, все же человек семейный, а Митяй проветриться, бывает, выбирается, чтобы совсем не одичать... Ты чего стоишь в дверях, места, что ли, мало? — обратился Арсений к Ивану. — Садись, в ногах этого, ну, веры нет.

Иван присел на табуретку рядом с Виктором. Судя по графину, компот использовался не по прямому назначению, а чтобы запивать самогонку. Но рюмки сливались с клеенкой, и поначалу их не было видно.

В общем, как колхоз закрыли — началось увядание. Домов знаете сколько тут было? Больше полусотни. Фундаменты и сейчас можно найти.

Куда же они делись? — спросил Виктор.

Сгорели кой-какие, много увезли сами хозяева, когда переезжали. Часть пустых — ну, померла хозяйка, внуков нет — разобрали уж мы помаленьку. В хозяйстве все пригодится. Хлев новый я так построил. Тут рядом у склона дом стоял — сестра Матвея Тимофеича жила, не помню, как ее. Соня, Саша...

Софья, — поправила мужа Клара, незаметно появившаяся сзади и стоявшая в дверном проеме. Она взяла посуду и унесла мыть на улицу.

Так Тимофеич сам разрешил разобрать дом, поделили с ним материал, а потом он всей деревне заливал, что я в одно рыло его утащил. Кто тебе, дураку, поверит, если все свидетели вокруг? Ну, это дед такой, в рясе белой, видели же — хочет святым казаться. Раньше все плотничал, руки золотые. А сейчас... Собирает по деревне старые газеты, на участке табак растит и курит самокрутки целыми днями. Если б не мы, то уж сдох бы с голоду давно... Эх, старый человек, что поделать.

Оратор притих, опустил голову и разглядывал стакан. Иван повернулся к Виктору и моргал, давая понять, что надо закругляться. Тот поначалу никак не реагировал, а потом настолько быстро вскочил и исчез, что Арсений это не сразу заметил, продолжая что-то бормотать. Оказавшись на улице, Иван вполголоса заговорил.

Неудобно мы как-то устроились. Люди бедно живут, а нам их и отблагодарить нечем.

Да ладно, не беднее других. Посмотри, что вокруг творится.

А я о чем.

Товарищи вышли из калитки и встали посреди дороги. Деревня молчала. Сумерки окутали ее плотной пеленой, и все жители уже спали. Даже лаявшие днем собаки замолчали, повинуясь общему биоритму. Виктор двинулся по дороге к заброшенному хлеву.

Ты куда? — не понял Иван.

Заглянуть к Степану надо. Я же обещал.

То есть мне можно не идти?

Виктор остановился.

Как же, я ему про нас говорил. Он и звал вдвоем. Так что идем.

Иван слабо был настроен на какие-то походы в гости. Тем более Арсений выставил этого Степана не в самом лучшем свете, что хоть и можно было списать на деревенские особенности, но все же воспринималось вполне однозначно.

Искать дом не пришлось: у забора стояла вросшая в землю «буханка». Да и Степан, видимо, услышал их приближение и уже караулил у калитки.

А вот и мы, — сказал Виктор.

О, проходите, я уже заждался.

Чтобы хоть как-то ориентироваться в пространстве, Степан зажег на кухне свечу и оставил ее там, поэтому двигаться по коридору предстояло на ощупь. Виктор случайно пнул пустое ведро, и оно покатилось по неровному деревянному полу, пока не ударилось о порог комнаты. Грохот стоял поистине невероятный, и вся деревня, вне всякого сомнения, его слышала. Чертыхнувшись, Виктор первым прошел в дверной проем, чем ненадолго загородил свечу.

Так, давайте сначала за знакомство.

У Степана уже все было приготовлено и налито. В мутном граненом стакане плескалась непонятная субстанция, запах которой чувствовался еще на подступах к дому.

Погоди, ща все будет...

На столе стояло только два стакана, и Степан полез в сервант за третьим. Он достал немного сколотую сбоку кружку с изображением рябины и наполовину откушенной ручкой, но Ивану было все равно. Ему хотелось рассмотреть Степана подробнее, но свеча позволяла различить только лицо и руки. Это определенно крайне худой человек с длинными кистями и острыми, как у пианиста, пальцами. На левой руке виднелось подобие мутной татуировки, какая-то едва различимая клякса, но возможно, это синяк или пятно. На лице его была хипстерская борода, явно не специально отращенная, сравнительно длинные волосы доходили до середины шеи. Даже в полумраке они поблескивали, так как соприкасались с мылом, очевидно, нечасто. Взгляд его был внимательным и конкретным: он не боялся прямого зрительного контакта и не отворачивался, как делают душевнобольные. Исходя из столь примитивного анализа, Иван сделал вывод, что это был вполне нормальный мужик, речь его на удивление внятно построена и логична для человека, жившего в каком-то хлеву без электричества. Вообще, считывать возраст по таким людям достаточно трудно: ему могло быть сколько угодно в промежутке от двадцати до пятидесяти, потому что тяжелый ручной труд на свежем воздухе плюс особенности питания старили куда раньше положенного возраста. Опрокинув кружку последним, Иван почувствовал, как по гортани и пищеводу прокатилось нечто невероятно горькое и соленое, будто задача этого напитка была не снести крышу, а проверить физиологические рефлексы. Еле сдержавшись, Иван уткнулся в пахнущий старыми тряпками рукав и зажмурился.

Закусывай, начисто нельзя.

Совет Степана помог, и, откусив от холодной картофелины, Иван с облегчением вздохнул. Он почувствовал, как голова его начала тяжелеть: напиток оказался опасно крепким и, скорее всего, передержанным. Видимо, нарушена технология изготовления и пить такое нельзя.

Это наша местная самогонка — убойная вещь. В райцентре расходится на раз, — радостно сообщил Степан.

Из чего? — спросил Виктор

Брага картофельная, еще травы всякие для аромату. Календула, мята. У нас-то особо и не растет ничего больше.

Самогонка Арсения не вызывала таких ощущений. А этим можно легко травить крыс. Виктор, видимо, понял опасность злоупотребления напитком, и следующий налитый стакан оставался на столе — для поддержания беседы.

Где вас там поселили?

В комнате. Она там вроде одна свободная.

О! — Степан залпом выпил налитое. — А сказки не рассказывали?

Какие сказки? — не понял Иван.

Откуда я знаю? Про волков, зайцев. Что детям обычно рассказывают.

Виктор отодвинулся от стола и недоумевающе переглянулся с Иваном.

С какой стати?

Ну, они вам хрен скажут. Комната-то эта для кого была сделана? Как старики у Арсения померли, так они хибару стали расширять. Соседский дом разобрали, сделали сени новые, крышу и пристроили сзади целую половину еще. Там эта комната сразу планировалась.

Плеснув себе добавки, Степан жадно выпил. Желание наговорить сплетен новым людям было не настолько жгучим, как тяга к стакану.

Ну и вот. А как у Кларки живот опух, они эту комнату обставили, всю вымыли. Ну и родилась двойня.

Степан нарочно делал паузы, чтобы растянуть свой монолог и понаблюдать за реакцией слушателей. Виктор насупился и внимательно следил за ходом повествования. Иван был несколько растерян, так как не знал, к чему это все рассказывать.

Лет пять, в общем, прожили они. Вовка и Санька, как сейчас помню, звали. Ну, под вечер пропали — нет и нет. Собак спустили — они скулят, идти не хотят. В итоге в низинке, там, возле церкви, нашли их — волк обглодал так, что непонятно, где кто. Я тоже видал, от дома тут не особо далеко, тогда еще восьмой класс кончал, в райцентр все ездил... Какой там Вовка, какой Санька... Сгребли в кучу, и гроба второго не понадобилось. Тимофеич так один и состругал.

Нам чего с этого? — спросил Виктор грозно.

Да ничего, просто спросил, как Кларка реагировала на вас. Ребята вы серьезные, но рожи молодые выдают. Вот и ее паренькам примерно как вам бы сейчас было.

Виктор смотрел куда-то под стол и молчал. Пламя свечи дергалось при малейшем движении, и оттого казалось, что силуэты всех сидевших на кухне тоже немного плыли. Глаза Степана засверкали дурманом, и он покачивался, облокотившись на стол и разглядывая гостей.

Так давно же было. Сейчас чего это ворошить? — недоумевал Иван.

Ага. Она в их комнате месяц ревела, потом вроде успокоилась, но периодически приносила яблоки туда, картошку, овощи. Марья говорила, мол, захожу за лопатой — у ней черенок сломался или что-то такое, — а Клара в этой комнате пустым кроватям сказки читает. Разложила игрушки ихние и сидит.

Было и было. Чего ты нам теперь это рассказываешь? — спросил Иван.

О, ты что. Это деревня, тут издавна все так жили и живут. Дружно, но про каждого найдется история.

И про тебя? — вдруг очнулся Виктор.

Степан задумался, убрал со стола локти и откинулся на спинку стула так, что лицо его скрылось.

А я себя богом-то и не ставлю, в белых рясах не гуляю. На общаке огород копать — сам видел, — а остальное уж мое личное дело. Что, Арсений про меня наговорил уже?

Нет.

Брось, наверняка что-то да ляпнул.

Что машину не чинишь и не ездишь с ним в райцентр, — сказал Иван.

Видно было, что наконец-то Степан нащупал момент, к которому пытался подвести разговор с самого начала. Он подвинулся на край стула и нагнулся, чтобы от его дыхания сильнее дрожала свеча.

Он ведь самый умный — пускай и ездит. Я не нанимался к нему в подмастерья. Нашли дурака. Машина моя свой ресурс израсходовала, а лишнего трактора, откуда я мог бы спереть мотор, как-то все, тю-тю, не подворачивалось.

Кто же будет ездить, если он перестанет? — подбросил дров в костер Иван.

Да никто! Что, думаете, жизнь тут сильно поменяется? Какая польза от его поездок деревне?

Свеча вдруг погасла, и комната мгновенно исчезла. Но голос Степана продолжал звучать, а его руки нащупывали на полке коробок.

Спички он мне привозит? Два блока на год хватает. А надо — палкой разожгу. Все, что он мне и другим привозит оттуда, — так ведь мы это заслужили, мы на это заработали. Не деньгами, да, но своим трудом на поле. Так бы каждый сажал в огороде картошку и жил — не тужил, а этот хочет все колхозный уклад вернуть. Кому он сдался?!

Несколько потеряв первоначальную нить повествования, Иван слушал говорящего с ощущением стыда. Трудно было воспринимать эту точку зрения, сидя в полуразвалившейся хате на отшибе деревни.

Все для себя делает! Свет кому провел — ну, правильно! Корову купил, свиней развел. А у других они подохли все давно, никто позволить не может! Много он предлагал помощи? Ну, возьми ты проведи всем электричество! Провода еще годные висят, людей живет немного... нет, все в дом. Оно-то и правильно, с одной стороны, мужик кормилец, туда-сюда, но вы думаете, они этот телевизор сами смотрят? Так только, на футбол мужиков раз в месяц позовет — и то антенна еле показывает, помехи одни.

Так ты сам чего не проведешь? Заведи колымагу свою и давай! — громко сказал Виктор.

Степан опустил под стол закончившуюся бутылку самогона и полностью сосредоточился на ответе.

Лавэ-то у меня где? Все Арсений продает: картошку мешками возит, молоко возит, самогон — на ура расходится, я уже говорил. Чем я это электричество проведу, жопой?

Проведи жопой, говна в тебе много... — Виктор на секунду задумался, стоит ли продолжать такой разговор. — Вы вместе должны держаться, а не рыться друг у друга в белье. Если бы не Арсений, то сдохли бы тут все, мы по дороге таких деревень нормально посмотрели — никто и не вспомнит.

О нас и так никто не помнит! Дети вон у кого уехали — даже не приезжают, почты нет — повод не писать. Дохните, дорогие родственники, жалко, нечего после вас продать. Дома наши на хер не нужны.

Выпустив злобу, Степан сидел и крутил стакан по столу, отчего свет мелькал по всей кухне и отражался в стеклянной двери шкафа. Виктор, не спрашивая разрешения, достал чудом спасенные после дождя сигареты и закурил. Степан попросил дать ему одну, на что Виктор молча протянул пачку. Дым быстро окутал маленькое помещение, и захотелось выйти, так как серая мгла начинала резать глаза.

Мы пойдем, — сказал Виктор и встал.

Арсению привет.

Кое-как выбравшись по темному коридору на улицу, Иван с Виктором медленно побрели, прокручивая в голове услышанное. Куцая хата скрылась за кустами, а вместе с ней и странный человек, говоривший какой-то вздор. Ивану вдруг стало интересно, как относятся к ситуации другие жители деревни. Не все же так категоричны?

Ночь была хороша. Прохладный ветер бороздил окрестности, влажная земля размеренно дышала, небо открылось, и звезд на нем оказалось в несколько раз больше, чем обычно. Было приятно, что еще хоть кто-то находился на улице: большая дворняга двигалась по палисадникам почти параллельно им, постепенно оставаясь позади. Видимо, ей тоже не спалось от потрясающего весеннего запаха, который не чувствовался днем и которым теперь трудно было надышаться. Наверное, можно понять людей, похоронивших на этой возвышенности свою жизнь и перспективы: чего не сделаешь ради единения с природой и родными просторами? Но Ивану хотелось двигаться дальше.

Надо ехать, думаю, — сказал Иван.

Завтра точно работаем, надо же чем-то выразить людям благодарность. А там узнаем, когда подвезти сможет.

Мы как-то совсем уж нагло вписались к ним. Видишь, даже местные напряжены...

Виктор плюнул под ноги и повернулся.

Я с этими местными работал сегодня весь день. Ничего они не напряжены, это Степан какой-то обиженный жизнью просто. Вроде так хорошо с ним болтали, и не филонил особо — как я почти вскопал. Зря пошли к нему.

Теперь-то что...

Знаешь, кстати, как деревня эта называется? — спросил Виктор.

Ну?

Южные Валуны.

То есть мы держим правильный курс? — ухмыльнулся Иван.

Получается, так... Чем ты так шаркаешь?

Иван остановился и посмотрел под ноги. Он наступал на штанину ботинком, потому что забыл ее подвернуть. Виктор рассмеялся.

Ну мы реально в этом прикиде как деревенские.

Полное соответствие!

Где-то за спиной, очень близко, послышался вой. Иван, подтягивая штаны, обернулся.

Тсс... слышишь? — спросил Виктор.

Да собака, наверное.

Собаки так не воют...

Взгляд Ивана практически сразу поймал источник звука. Красные глаза горели в кустах ровно так же, как тогда возле вагона, остановившегося посреди глухого леса. Было это метрах в сорока от них, оба растерялись, не зная, бежать или, наоборот, вести себя спокойно. Существо медленно вышло на середину дороги и немного пригнулось — это была уже виденная Иваном собака.

Да ну... — произнес Виктор сквозь зубы.

Миг — и животное сорвалось с места, устремившись на них. Иван вскрикнул и побежал к калитке дома. Виктор почти сразу споткнулся и повалился в грязь. По инерции Иван пробежал метров десять, пока не услышал кряхтение товарища и не обернулся: животное почти его настигло. Тогда он развернулся и, истерично размахивая руками, побежал назад, издавая странный, какой-то автомобильный рык. Зверь был уже в нескольких метрах от Виктора, тот приготовился отбиваться ногами и размахивал ими в воздухе. Иван пытался найти на земле какой-нибудь камень. Раздался оглушительный выстрел. Животное резко отпрыгнуло в сторону, готовясь взять разбег для новой попытки.

Бегом, сюда!

Арсений стоял возле открытой калитки и перезаряжал винтовку. Первый выстрел был в воздух, второй же он планировал сделать прицельно. Бах! Похоже, мимо. Ивану заложило правое ухо, он стоял возле изгороди, наблюдая за действиями стрелка. Тот велел быстро заходить, сам шагнул следом и захлопнул калитку.

Это кто? — задыхаясь, спросил Иван.

Волчица. Я давно ее пасу, она все хотела подкоп к моим свиньям сделать. Корову-то боится, та взрослая, копытом как зарядит. На полноценную охоту не с кем идти, да и патронов мало.

Виктор выглядел разозленным. Примерно так и должен выглядеть человек, которого едва не разорвал волк.

Теперь она долго не появится, хорошо шуганули. Заходите в дом.

Стоявшая на крыльце Клара бросилась к парням и стала спрашивать, что случилось. Они попытались сумбурно рассказать о произошедшем, но в этот момент подошел Арсений и прогнал ее.

Иди, мать. Все нормально.

Женщина зашла в дом и закрылась в зале. От предложения выпить Виктор с Иваном отказались, делать было нечего, и они пошли спать. Стена их комнаты была общей со спальней хозяев, и Иван, лежавший к ней ближе, отчетливо слышал, как женщина ревет. Мужской голос что-то громко и грубо говорил, затем стал бубнить тише, пытаясь успокоить. Продолжалось это довольно долго, и оттого Иван не мог уснуть, наблюдая за тенями от занавесок на потрескавшемся желтом потолке. Луна светила прямо в окно.

Глава 23

Ковыряться в земле оказалось даже в чем-то весело. Жители деревни, обрадовавшись неожиданному пополнению, пытались произвести на ребят максимально благоприятное впечатление и вели себя хорошо. Болтовня не умолкала ни на минуту: стоило кому-то вспомнить старую историю, как каждый высказывал свое к ней отношение, припоминая детали, и в итоге выходило весело.

Территория поля оказалась просто огромной, Иван даже не думал узнавать точных размеров. Тем более вряд ли кто-то его мерил. Основной урожай собирался для продажи, чтобы хоть как-то выживать посреди забытой цивилизацией природы, которая, хоть и манила своей красотой, оставалась опасной. О нападении волчицы говорили лишь вскользь, стараясь не проводить никаких ненужных параллелей, но все сошлись во мнении, что в лесу стало очевидно хуже жить.

Зачем бы волки столько чесали до нашей деревни, будь у них хорошо со жратвой, а? — задал риторический вопрос Савелов, сгорбленный мужик лет шестидесяти, который постоянно носил на голове зеленую вязаную шапку.

Да может, бешенство. Вот они и бесятся!

У нас нет ни хрена, плохую цель выбрали!

Степан больше молчал, но если что-то и слетало с его языка, то оказывалось вполне безобидным и никакого негативного контекста не несло. Казалось даже, что он мало помнил о вчерашнем разговоре и это были мысли темной, мрачной стороны его души, проступающей после опьянения. Виктор тоже вел себя с ним спокойно, хотя и старался держать дистанцию, не в силах избавиться от внутреннего отвращения.

Ивану поначалу нравилось копать, потому что он быстро вспомнил школьные годы, дачу и вошел во вкус. Мужики его хвалили. Но на третий день пребывания в деревне монотонность этого занятия наскучила, и ему было интереснее просто гулять по дороге до заброшенной водонапорной башни, откуда можно спуститься к небольшому озеру метрах в восьмистах и тихо радоваться жизни. Приходили с полей они уже почти на закате, так что времени для променада не оставалось. Поэтому он вставал раньше остальных, чтобы сходить до полюбившегося уже дуба, стоявшего прямо в озере, и успеть вернуться на завтрак. После заката никто и не думал появляться на улице.

Ивану нравилось дерево-великан, выгодно отличавшееся от всего, что находилось в окрестностях. Сложно даже сказать, как оно еще не сгнило и не упало: казалось, озеро и служило для питания его бесконечной корневой системы, для насыщения исполинских, неподвластных любому урагану ветвей и пышных копен листвы. Было это, безусловно, преувеличением, но Иван занимал себя этими мыслями, создавая свой миф о дереве. Началось все с Тимофеича, который ляпнул однажды, сидя все так же с самокруткой у калитки, что есть в округе дерево — последнее напоминание о границе лесной чащи, вырубленной колхозными строителями ради урожайных пустот. Ивана это сильно заинтересовало, и он почти сразу решил проверить слова старика.

Городские жители природу, в принципе, недолюбливают, хотя при вопросе в лоб и начинают лепетать обратное. Редко посаженные полуголые деревья в окрестной лесополосе, загаженной пластиковыми отходами, куда может выехать среднестатистический житель на майские шашлыки да на летнюю попойку, или обглоданный эрозией берег водохранилища — это не природа. Природа сродни животным, в ней живущим: если ткнуть пальцем в волка, придя с ребенком в муниципальный зоопарк, то никогда он не поймет, чем заслужила эта уставшая, худая дворняга свое почетное историческое место в пищевой цепи и почему такого же серого Шарика у подъезда все шпыняют и прогоняют. Так и с лесом, полями, оврагами, болотами — все, куда можно добраться в пределах выходного дня, не может являться полноценным примером истинной природы.

Иван был совершенно городским жителем и до поездки не задумывался о своем отношении к природе: есть и есть, хорошо. Однако при виде настоящего, давно не преображаемого людьми ландшафта даже в нем оживало, просыпалось от векового сна первобытное, исходное чувство преклонения перед природой, уважения к ее величественному существованию и редкое ныне умение наблюдать, внимать, чувствовать. Природа — это не только картинка, это целая россыпь странных запахов, от прелой прошлогодней листвы и гнили сваленного пня до испарений влажного грунта, пыльцы диких цветов, прохладной вони болота со всеми его многочисленными обитателями. Никто не чистит водоемы, не огораживает красно-белой лентой опасные участки, не подбирает ароматы по вкусу, дабы впечатлительная и брезгливая дама могла спокойно сфотографироваться на фоне. А уж насекомых тем более в другой зал не переместишь и рубильником не отключишь. Лес, неровной грядой растянувшийся на горизонте, определенно запомнится Ивану навсегда. Несколько десятилетий прошло с тех пор, когда на этой территории шныряли тракторы, возводились сооружения, вырубались кубометры деревьев, — а земля уже затянула все шрамы, закрыла листвой проплешины и сделала все так, чтобы ничего ниоткуда не торчало.

С момента первой прогулки к дубу миновало уже дней пять, и оставалось совсем немного до поездки Арсения в райцентр. Должен он был ехать не раньше чем через три недели, но ради Ивана с Виктором график перестроил. С их появлением деревня ожила: даже после тяжелого дня люди находили силы и желание, чтобы собраться вместе и под Митькину гитару и лечебное зелье переливать из пустого в порожнее сотни раз слышанные истории, ставшие отчего-то снова актуальными. Поначалу казалось, что они рассказывают это для новоприбывших, но очень скоро стало ясно: это только повод вспомнить прежнюю, молодую жизнь, которой они теперь были лишены. Ивану нравилась подобная активность: как минимум его не мучила совесть, что они кого-то объедают и стесняют.

...Говорю же, ехала со школы, автобус у околицы тормозил ведь, ну, рядом с домом Захара Николаича. Он ведь дальше, в Куликовку, и только там оборачивался... А по темени идти долго, я решила огородами напрямки, тогда ж заборы мало где были...

Это внизу, по дороге к полю. Там целый ряд домов раньше стоял, — пояснила Ивану сидевшая рядом на траве Клара.

Женщина примерно одного с ней возраста, но раза в полтора масштабней, продолжала говорить, встав в полный рост для большей понятности.

Иду и понимаю: в плечи вцепилось что-то. Такие когти, как у птицы, но большие, с лапу пса размером. Я голову пытаюсь повернуть — не идет, как закусило. А идти быстро тоже не выходит, оно давит на спину. И не поверите — крикнуть не могу.

Свой рассказ она дополняла широкими жестами: то рукой взмахнет, то изобразит, как голову «закусило». От столь активной жестикуляции, казалось, поднимался легкий ветер.

Шагов десять прошла, думаю: ну все, помирать тебе, девка. Решила молитву прочитать. Я много не знала, да и теперь не знаю, чего говорить. Ну, «Богородицу» кое-как помнила, в общем, стала шептать: «Богородица Дева, радуйся, Благодатная Мария, Господь там с Тобою...» И чего думаете? Мигом когти распустило и пропало, даже следа в небе не разглядеть. Вот как мне, по-вашему, в это не верить? Ну ведь есть черти на белом свете!

Это я от бабки Нюры твоей еще слышал! Небось и тебе, малой, ляпнула, а теперь думаешь, оно взаправду было, — вступил в беседу Тимофеич.

Не полоумная, чай, еще, как ты, старый. Домой прибежала, реву, кое-как рассказала, а мне мать, мол, ложись спать, ничего не бойся. Ну, я легла, а она чуть не до утра сидела около меня и шептала. Значит, почуяла беду!

Женщина села обратно на траву. Какое-то время все обсуждали услышанное, сойдясь на том, что нечистая сила определенно существует и с ней надо бороться, но поведанная история ничего нового в знание о предмете не привнесла.

Так а чему удивляться? Зойка эта, мордовка, точно ведьмой была. Молодежь-то не помнит, а мы с Тимофеичем — хорошо. Она чертей и повадила в деревню ходить, — поделилась мыслями бабка Марья.

Ой, молчи, дура, если не знаешь. Оклеветали старуху! А скотину и ребятишек кто вам лечил? Фельдшера и не ездили сюда никогда!

Создавалось впечатление, что Тимофеичу просто не нравилось ни с кем соглашаться и он по любому поводу искал возможность пойти поперек.

А как она орала, когда помирать надумала? — продолжала Марья. — Никто туда и сунуться не решался. Мужики взрослые у забора стояли и даже за калитку боялись ступить. Тишина вокруг — гробовая. И птицы смолкли, все ждали, когда издохнет... Коровы у нас после того и молоко давать перестали. Ты-то как раз в армии был, вот и не знаешь.

Чего с вами говорить, ну вас. Одно расстройство только. Сил нет мне спорить, будь по-твоему. Скоро преставимся с тобой, вот и узнаем там, кто правый, а кто виноватый.

Подобрав нужный момент, Митя, гитарист, вдруг вспомнил очередную мистическую быль.

Мать моя ж видела перед войной эти... ну... столбы.

К нему повернулись все сидевшие на траве и более удачливые, занявшие удобные места на завалинке. Бабка Марья, как самая старая жительница, имела почетное место в середине, и оттого внимательный взгляд ее крохотных, едва заметных глаз казался Ивану зловеще-надменным. Мите, видимо, тоже стало не по себе, и он стал объясняться.

Да знаете ж все. Раньше об этом и говорили много. Шли с полей, все быстрее утопали, а она косынку потеряла и вертаться надумала. И тут бац, как обмерла вся, говорит: на небе тринадцать огненных столбов торчат, все, как один, ровные, чуть выше леса. Так и стояла, пока они постепенно не исчезли. В деревне ее уж искать подались — нет и нет, а она заикается и сказать ничего не может. Ну, Марья, Тимофеич, вы ведь помнить должны?

Так мы все и упомним, ага, — ответил Тимофеич.

Столбов не знаю, но войну мы точно учуяли. Закат был краснющий, как спекшаяся кровь свиная, и собаки все лаяли, до самого утра. Хоть замахнись, хоть палкой поколоти — ни в какую. Так и спали под их вой. Думали, волки — сначала, а там эвон что вышло, — поделилась воспоминаниями Марья.

А почему тринадцать?

Вступивший в разговор Валера задал короткий вопрос, на который, однако, не вдруг ответишь.

Чертова дюжина. Да, видать, черти показывали власть свою, — надумал Митя. — Правду бабка Марья говорит: в деревне черти орудовали, это нас проклял кто, не иначе.

Сам ты черт, — рассмеялся Савелов, — сыграй лучше.

Митя взял гитару и заиграл медленно, спокойно, на грустный лад. Почему-то никто не пел, видимо, здесь принято было просто слушать музыку и молча наслаждаться, довольствоваться имеющимся. Хотя, скорее всего, никто не знал этого мотива, потому что сложно знать случайный перебор аккордов. Однако было красиво, и никто не возражал. Интенсивность разговоров находилась в прямой зависимости от количества алкоголя. Но Арсений не стремился выносить новые бутылки, чем косвенно давал понять, что можно закругляться: он хотел продать в райцентре хотя бы имевшиеся запасы, дабы не ехать порожняком. Время близилось к одиннадцати, но никто не собирался уходить. Вернее, кто-то, может, и собирался, но по темноте решено было перемещаться группой, а то мало ли что. В итоге поддерживали беседу несколько человек, а остальные разбрелись по двору, готовые в любой момент идти.

Эх... а все же как церковь перестала работать, так и повалилось одно к одному: колхоз распустили, все уехали, неурожай наступил, дома гореть стали. Отвернулся от нас Всевышний... — грустно вполголоса произнес Савелов.

Сами до такого довели церковь. Сейчас уже не восстановишь, — вторил ему какой-то усатый мужик.

Важно не здание, а место. Что вам мешает? Да и не такая ветхая она, было б желание. Одна Клара вон и ходит, — заметил Валера.

Клары в этот момент не было. Она уже ушла в дом, забрав с земли стаканы, пустые бутылки и сковороду с остатками картофельной закуски.

Так у нее причина своя на это...

У каждого такая причина найдется. Все под Богом ходим... Видите, снова волки потянулись к нам. Это повезло еще: не загрызли паренька.

Виктор, до этого не следивший особо за ходом беседы, вдруг поймал на себе пристальные взгляды, и оттого стало ему несколько неуютно. Ивана они жертвой не считали, поэтому он тоже повернулся к товарищу и глубоко вздохнул, поймав общую волну сочувствия.

Так, что-то засиделись мы. Пошлите по домам, — обратился к присутствующим Валера. — А Тимофеич где?

Ушел давно, говорит, что толку сидеть. Волкам не интересен, — объяснил Митя.

Народ довольно быстро рассосался по деревне, и вновь наступила тишина. Подобные посиделки продолжались несколько дней подряд, и все уже успели к ним привыкнуть: и хозяева дома, и Иван с Виктором. Однако никаких иллюзий никто не питал: было понятно, что стоит им уехать, как все вернется на исходную. Единственное, о чем постоянно думал Иван, так это о Кларе. Ему казалось, что за прошедшую неделю она действительно к ним привязалась, выглядела всегда опрятно, была приветлива и даже весела. Об этом много кто между делом упоминал, но Иван чувствовал это на подсознательном уровне, постоянно прокручивая в голове сказанное Степаном в пьяном виде. Из-за этого он даже избегал оставаться с ней наедине и тем более что-то спрашивать, стараясь не обнадеживать, но и не обидеть. Арсений был более хладнокровен, но даже по нему было видно, что новые лица в доме его радовали, и он периодически пытался намекнуть, что можно остаться подольше. Довольно, впрочем, прямолинейно.

Да ладно, куда вы особо торопитесь? Через пару недель уж лето настанет, и вам в вагоне трястись будет лучше. Не то опять задубеете в лесу, кто спасет?

Впервые они нагло рассказывали всем о своем странном способе путешествовать, и на удивление никто не упрекал их ни в чем. Люди приняли это как само собой разумеющееся, словно им казалось, что молодежь в городах только так и развлекается.

Накануне отъезда, решив заранее проложить маршрут, Иван включил телефон и ходил после очередного трудодня по территории деревни, пытаясь наладить связь. Спутники исправно ловили, но требовалось хотя бы одно деление сети, чтобы загрузить необходимый кусок карты в самом паршивом разрешении. От злости он решил полезть на водонапорную башню, ржавую и заваленную градусов на пятнадцать, под лай собак и жужжание греющихся на металле мух. Лестница под его весом опасно трещала и вибрировала, а вот сама башня оказалась еще ничего. Иван настолько поверил в ее стойкость, что залез на крышу и встал в полный рост, держа на вытянутой руке телефон. С земли он наверняка смотрелся смешно. Требуемое одно деление сети наконец появилось, но ничего скачать не вышло — даже общих контуров карты, дающих хоть какое-то представление о местоположении. Однако самая высокая точка деревни открывала настолько выразительный вид на окрестности, что у Ивана перехватило дыхание. Далекое картофельное поле помещалось в ширину ладони. Погрязшие в тени закатного солнца овраги, ржавые железные и черепичные крыши домов, остовы колхозных коровников. Даже гигантский дуб посреди озера выглядел чем-то обыденным с вершины этой ржавой косой водонапорной башни. Вот уж действительно: магия точки зрения. Иван пожалел, что тратил время на поход к озеру, когда мог просто все утро сидеть тут, наблюдая за каждым отдельным жителем.

Но жители уже успели ему надоесть. Первоначальный интерес к новым знакомым сменился если не разочарованием, то принятием объективного: за интересными типажами скрывались зачастую люди скучные, уставшие от изнуряющей бессмысленности существования и достаточно темные. Их представления о мире навсегда остались где-то во временах молодости, а моложе пятидесяти тут никого не было. Они жили, потому что так надо, так заведено, но никаких надежд на будущее не имели, существовали по инерции. Слова обозленного Степана в той или иной мере отражали настроения всего этого микросоциума: любая инициатива воспринималась если не в штыки, то с недоумением. Даже если от этой инициативы зависело всеобщее завтра. Но чем оно отличается от вчера и сегодня, чтобы ради него куда-то рваться?

В рассказах о деревенской жизни все порой сильно романтизировано, но Иван не отказывался от веры, что прежде действительно многое могло быть по-иному: люди радовались друг другу, природе как таковой и каждый их день был наполнен каким-то возвышенным, непостижимым смыслом. Однако, разглядывая с высоты башни унылую, оголившую своды купола церковь, он находил, что в хорошо налаженном веками механизме произошел сбой, от которого вся конструкция этого крепкого дома стала вдруг расползаться по скользкой, липкой, размытой ливнями земле. Еще недавно набожные, чтущие традиции праотцов, они всерьез обсуждали теперь чертей и верили в проклятье, что явилось источником всех бед... Но что, если это состояние и является исходным для их идентичности, а навязанные до этого ритуалы и законы лишь заслоняли тонким покрывалом тлеющее, ждущее своего часа естество?

Иван впервые решил что-то для себя запечатлеть и сделал несколько основательных, хороших снимков. Он понял вдруг, что за всю поездку не щелкнул ни единой фотографии. Открыв галерею, увидел старые изображения из позабытой уже жизни: селфи с женой, случайный снимок в кафе возле дома, Стас и его машина, сканы каких-то договоров на кредит, еще с работы...

Иван спустился с водонапорной башни и пошел в сторону дома, так как солнце уже зашло и с каждой минутой становилось темнее. Он был абсолютно уверен, что волчица больше не объявится, и оттого не считал нужным торопиться. Это была последняя их ночь в деревне, и он решил провести эксперимент. Пробравшись к буераку, где согласно рассказу когда-то останавливался автобус, Иван хотел пройти тем же маршрутом, которым двигалась девочка, превратившаяся в угрюмую и тучную бабу. Единственное, что напоминало о стоявших тут домах, — яблоня, которая, очевидно, росла у кого-то на огороде. Нет ни огорода, ни дома, а яблоня живет и выглядит хорошо — судя по завязи, летом даст плоды. Иван дошел до калитки, но никто на плечи ему не приземлился — видимо, стесняется нечисть приезжих. На завалинке сидел Виктор и курил.

Последняя. И так растягивал, — сообщил он, но дал Ивану пару раз затянуться. — Что, наконец-то в путь?

Да. Засиделись мы тут.

Ничего. Будет зато что вспомнить.

В этом он был прав. Хозяева как специально решили на дорожку не разговаривать, да и соседи остались у себя — вставать предстояло рано, и следовало бы хорошо выспаться. Но наутро у Ивана оставалось еще одно важное дело...

Очнувшись вместе с первыми петухами, Иван собрал рюкзак и отложил его к стене. Он давно приметил плоский ящик под шкафом и теперь решил посмотреть содержимое. Осторожно выдвинув его на середину комнаты, стараясь не скрипеть, Иван сдвинул защелку и открыл крышку. Ящик был доверху забит детскими игрушками: деревянный заяц, слон на колесах, железная машинка без задней оси. Слои паутины плотно перематывали их. Плюшевый медведь лежал внизу, и от веса предметов у него провалилось лицо. Лиса, будучи меньше, была забита в угол и выглядела сносно, разве что выцвела и стала какой-то желтой. Все было очень пыльным и казалось хрупким — стоит лишь тронуть, как оно безвозвратно осыплется. Вернув крышку на место, Иван задвинул ящик под шкаф. В сенях послышалось шевеление. Дверь в комнату приоткрылась.

Ну что, идешь? — спросила Клара.

Да, да. Секунду.

Иван договорился сходить в церковь перед отъездом. Он сторонился этого здания, считая бессмысленным туда заглядывать, но решил, что Кларе будет приятно, если он составит ей компанию. Она уже давно обращалась к Ивану на «ты». Деревня еще спала, так как никто на поле не собирался, поэтому шли они под вялое кряхтение петухов и жужжание первых весенних насекомых. Вход в здание оказался замурован: огромная деревянная дверь с вековыми петлями застряла в земле и никто не мог ее сдвинуть. Поэтому предстояло перелезть через кучи кирпичей обвалившейся стены в огромный прогал, чтобы оказаться внутри.

Никакого убранства там, естественно, не осталось: повсюду валялись гнилые кровельные перемычки, доски пола рассохлись и стали податливы, как пластилин, а на остатках алтаря росли крапива и лопухи. Видно было, что кто-то старательно выстригал центральную его часть, но природа с легкостью восстанавливала все до исходного состояния, делая труды напрасными. Иван увидел, что весь пол был усеян птичьим пометом. Подняв голову к куполу, он увидел, как воробьи и им подобные в изобилии сидели на карнизах и деревянных балках, радостно поеживаясь и чирикая. Голубей в деревне почему-то не водилось. Видать, вдали от городских помоек жить им стало тяжело.

В пустых бойницах окон виднелась утренняя округа: низкий туман стелился до горизонта. На алтаре стояло три стула: там размещались разнообразные иконы и даже календарь за 1998 год с ликами каких-то святых. В их расположении не было никакого сакрального смысла, просто по мере появления экспонатов Клара заполняла стулья, чтобы выглядело красиво. Крыша существовала лишь условно, так что в дождь все заливало: иконы выглядели невзрачно, а ножки стульев от сырости поросли мхом.

Здесь раньше батюшка служил, — сказала Клара и перекрестилась, — единственная в округе действующая церковь была всегда. Даже в войну, говорят. Председатель этим гордился, потому что все постоянно ездили сюда, а ему для статистики полезно было. Ну а теперь...

Можно похозяйничаю?

Иван подошел к стульям и отодвинул две иконы, чтобы освободить место. Затем он сдернул за лямку рюкзак, открыл большой отсек и достал свою Иверскую икону Божьей Матери с аккуратно склеенным стеклом, за которым, правда, уже не так хорошо было видно изображение. Но и в таком состоянии икона выгодно смотрелась. Он поставил ее на стул. На лице Клары выступили слезы.

Господь с тобою...

Она впервые обняла Ивана, а затем встала на колени у стульев и стала что-то читать, едва слышно. Птицы мельтешили под сводом и чирикали, ветер не выл, но легко гудел через множество щелей и проемов, туман на глазах расползался, открывая вид на озеро и огромный, высокий дуб. Иван понимал, за что эта женщина молилась, и был крайне рад, что ему она об этом ничего не сказала. Весь обратный путь они молчали, как продолжала молчать деревня, — только собаки огрызались на дребезжание дизельного двигателя. Грузовик уже стоял за воротами, а Виктор помогал затащить в кузов последний бидон самогона.

Удостоверившись, что никто ничего не забыл, Иван с Виктором вышли из маленькой комнаты, проскрипели половицами по сеням и зашли на кухню. Там Клара оставила им в дорогу печеной картошки, немного огурцов и два последних помидора.

Ну, удачи вам, ребята!

Спасибо за прием, — сказал Виктор и обнял женщину.

Он первым залез в кабину и уселся посередине. Иван сказал что-то стандартное для таких случаев и двинулся следом. Он дернул хромированную ручку, распахнул скрипящую дверь и забрался на место, продолжая видеть Клару в дребезжащем зеркале. Горячо попрощавшись с мужем, как будто тот уезжал на другой конец света, женщина осталась стоять на месте. В принципе, ее можно понять: путь до райцентра неблизкий, случись что в дороге — помощи ждать не от кого.

Ну, поехали, — скомандовал сам себе Арсений, включил вторую передачу, и машина двинулась с места, разгоняясь под горку.

Вот и огромное картофельное поле, где работали они всю неделю. Иван не думал, что когда-нибудь еще возьмет в руки лопату, но было это необычно, даже полезно для здоровья, хотя и тяжело. Пешком они шли сюда минут тридцать, а теперь через десять уже оставили поле позади. Машина набрала крейсерскую скорость, и потянулась дорога по пустошам, практически не петляя. Лужи давно высохли, но волнистый рельеф все равно заставлял крепко держать руль и не особо отвлекаться. Периодически приходилось сильно сбавлять ход и объезжать совсем уж опасные участки. Надев свою одежду впервые за неделю, Иван ощущал себя в ней куда приятнее, в чем, собственно, не было ничего удивительного. Особенно когда она не промокшая насквозь и не задубевшая. Виктор был свеж и настроен на новые свершения. И если Ивану хотелось помолчать и покрутить в голове накопившиеся мысли, то Виктор нашел применение своей активности в расспросах Арсения.

А кто за этой дорогой следит?

Да никто. Верст тридцать от нашей деревни так только я и езжу, а дальше следов больше появляется, но шут их знает куда. Вокруг давно не живет никто, так что, может, мародеры какие дома растаскивают... Не знаю, в общем.

В райцентре много живут?

Мно-ого, да. Тысяч пять точно. Там и техникум раньше был, и Дом культуры даже какой-то, на танцы ездили по молодости. Сейчас не знаю.

Не думали перебраться? — спросил Виктор.

Туда-то? Да не... Хозяйство куда девать? Да и кто нас там ждет?

Ваших ведь уехало туда много?

Арсений задумался.

Кое-кто — да. Не знаю о них ничего, пропали — в гости не заезжают, а телефонов у нас нет. Может, и устроился кто... — Он достал сигарету и, держа руль локтями, чиркнул спичкой. — Я сам-то, когда автоколонна у нас в колхозе работала, мотался туда часто, бывало, и жил, по вахте как бы. Не нравится мне город, деревенским среди кирпичей тяжело...

Ехать им предстояло еще очень долго, Иван решил воспользоваться этим и подремать, чтобы в случае чего хватило на пару суток. Ведь они снова целились куда-то примерно, не имея ни конкретных данных, ни названия города, только направление — на юг. Так что ожидать можно было чего угодно. Даже денег у Ивана осталось всего ничего, и непонятно, на что он рассчитывал. Вскоре «газон» приблизился к лесу и поехал вдоль него. Высокие деревья закрывали солнце, и его свет стал мельтешить по кабине, как стробоскоп. Дорога совсем испортилась: то и дело путь перегораживали поваленные деревья и приходилось сворачивать на траву, аккуратно объезжая преграду. Стало жарко, Иван приоткрыл поворотную форточку, впуская в кабину запах леса и разноголосый шум его обитателей.

Глава 24

Когда грузовик оказался на подступах к райцентру, Иван сразу это понял. По сторонам стали вырастать стандартные для таких мест частные владения, соревнующиеся друг с другом в убогости и ветхости. Тускло горел красный сигнал светофора, хотя перекресток был совершенно пуст. Но стоило продвинуться вглубь, как появились откуда-то двухэтажные кирпичные дома, тентакли теплотрасс тянулись между ними, и радостно было, что хотя бы отопление тут центральное. Поначалу место действительно показалось едва ли не городом, но первое впечатление, как всегда, обманчиво. Рынок находился прямо в середине поселка, рядом с автовокзалом и зданием администрации. По большому счету, это было все, что поселок мог предложить: с краев его поджимали одноэтажные частные хибары и уже виденные двухэтажки, настолько плотно посаженные, словно вокруг и не было этих километров бесхозных, запущенных полей. На месте редких пустырей вырастал квадрат ларька или разноцветный, вызывающий своей палитрой насмешку прямоугольник автосервиса.

До железнодорожной станции было километра полтора, но Виктор предложил доехать с Арсением до базара и там распрощаться. На импровизированной торговой площадке стояло несколько грузовиков с фруктами и целый выводок «жигулей»: с них продавали свежее мясо, плохо пахнущее, наваленное друг на друга и подтекавшее. Рынком это назвать было сложно, так как сами торговые павильоны находились дальше, но стоимость их аренды никогда бы не покрылась скромной выручкой от реализации «лечебного зелья» и животных обрубков. Поэтому продавцы кучковались на подступах, никем не гонимые. Пожав руку Арсению, человеку, спасшему их в самый нужный момент, товарищи двинулись на рынок в надежде чем-то перекусить. Гостинцы Клары кончились еще в дороге, так что следовало нормально забить желудок: неизвестно, когда еще такая возможность представится. Иван думал найти какую-нибудь столовую, но вариант Виктора оказался бюджетнее.

Вон, давай шаурмы.

Экономить следовало каждую копейку. Возле самого красочного в округе ларька с яркой вывеской «Дары Востока» начала формироваться очередь. Какой-то мужик, судя по вонючему и грязному фартуку — продавец мяса с «жигулей», заказал разом пять «донеров». Из мелкого окошка шел приятный, острый запах, так что аппетит у Ивана разыгрался нешуточный и он с надеждой ждал, когда мужик наконец свалит. Забрав большой пакет с «донерами», тот радостно отошел в сторону. Женщина сняла с плиты прожаренную булку, накидала в нее ингредиенты, налила от души соуса, завернула в пакет и отдала, не забыв про салфетку. Удивительная культурность дошла даже до уличного общепита, подумал Иван и радостно посмотрел на предстоящий обед.

Чтобы не стоять, они с Виктором решили переместиться в парк у здания администрации, так как там были лавочки, урны и вообще довольно прилично. Посередине стоял памятник какому-то деятелю, но никакой таблички на постаменте не было, словно этой оплошностью разом почтили память всех, кто заслуживал. Виктор буквально несколькими сочными укусами уговорил шаурму, но Ивану вдали от ароматного ларька есть перехотелось. Кое-как дотянув до половины, он завернул шаурму в полиэтилен и положил на лавку рядом. Его больше интересовал их дальнейший маршрут. Интернет прекрасно ловил, карта загрузилась. Поселок назывался Прилесный и единственное, чем был известен, — непродолжительными боями Чехословацкого корпуса за контроль над железнодорожной станцией в июле тысяча девятьсот восемнадцатого года. То есть для современного человека ничем.

Однако с железнодорожной станции в теории можно было уехать почти в любом направлении. Минут десять Иван крутил карту, но так и не смог понять, к какому населенному пункту ехать. Слишком абстрактные требования предъявлялись им к пункту назначения. Самым простым вариантом было просто сесть на любой товарняк южнее и продолжить заниматься знакомым делом — маяться в трюме, периодически выглядывая за борт. На том и порешили.

Пока Иван грелся на солнце и давился вновь развернутой шаурмой, ведь за нее уплачены деньги, Виктор успел дойти до ларька и купить сигареты. Он шел обратно в хорошем расположении духа, распространяя вокруг себя зловоние дешевого табака.

Будешь?

Нет, я ем.

Для аппетита, — смеясь, предложил Виктор.

Что за мусор?

Виктор достал из кармана пачку и крутил в руке, разглядывая рисунок.

Самые дешевые, не знаю. У нас таких нет.

Пахнут ужасно.

Поверь, куда лучше сырых. И вообще, я неделю нормально не курил — чего цепляешься.

Откусив большой кусок шаурмы, Иван не мог ничего сказать, а только мычал что-то невнятное.

Здравия желаю, молодые люди.

Иван обернулся и увидел двух полицейских.

Нарушаем?

Говорил низкого роста мужик почти овального телосложения. Лицо его было гладко выбрито, глаза из-под фуражки торчали внимательные, вполне обычные, но ощущалось в них какое-то нервозное беспокойство. Примерно так выглядят глаза человека, желающего до кого-нибудь докопаться.

Никто не нарушает, — наглым тоном произнес Виктор, даже не выпустив изо рта сигарету. Иван понял, к чему они вели, и еле заметно ткнул в него локтем. Получилось глуповато.

В общественном месте курите, мусорите.

Полицейский продолжал, а его напарник, молодой высокий парень, явно младше их, скорчил довольную рожу, понятную любому без слов: вот, мол, и попались. Опустив недоеденную шаурму на уровень колен, Иван ожидал, что будет дальше.

Где знак вы видите? — продолжил пререкаться Виктор.

Вон здание районной администрации, тут парковая зона. Знаков никаких не надо.

Фигура Виктора начала осаживаться. Он вынул изо рта окурок и аккуратно положил в урну. Постепенно до него стало доходить, что в целом он был не прав, и дерзость сняло как рукой.

Теперь не курим, — сказал он.

Это похвально.

Да ладно, мужики. Тоже мне нарушение. Не знал — буду впредь в курсе.

Пройдемте.

Больше всего Иван боялся, что Виктор снова выкинет нечто неожиданное. Побежит или будет в лоб уговаривать их разойтись мирно. Однако он не был на это настроен и молча шел до отделения, находившегося в здании автовокзала, ничего не предпринимая. Шаурма начала протекать через пакет, так что Ивану необходимо было срочно ее пристроить — он бросил обернутый полиэтиленом кусок в мусорку автовокзала, словно скидывал нечто незаконное. Их завели в какую-то подсобку, где из мебели были забитый папками шкаф, стол с компьютером да два стула по разные его стороны. На один сел овальный полицейский, на другое пригласили Виктора. Иван с высоким стояли рядом, не зная, куда себя деть.

Паспорт давайте.

Виктор молча достал паспорт из внутреннего кармана куртки и протянул его правоохранителю. Тот стал списывать данные в заранее распечатанный протокол, размахивая ручкой резко, как будто специально оставляя надписи едва разборчивыми. Ивану казалось, что столь наплевательское отношение к документации было вызвано общей бессмысленностью ее ведения, своеобразный плевок в свою же сторону — и так сойдет.

Хрена ты тут забыл-то?

В смысле? — Виктор несколько обомлел от постановки вопроса.

Прописан вон где. К родственникам?

Культурный туризм, — съязвил Виктор.

Ага. Ну да.

Стены подсобки были увешаны выписками из каких-то кодексов, а также фотороботами, старыми и новыми. На некоторых изображениях оказывались настолько сомнительные рожи, что без всякой ориентировки любому, кто такую встретит, понятно: уголовник, звоним в полицию, держим дистанцию. Толстый белый монитор компьютера оставался выключенным: значит, по базам не пробьют. Ведь главное, чего Виктор боялся, — это уплата алиментов, Иван еще в квартире об этом догадался. Но ни средств, ни желания платить у него не было, тем более жена вела себя по-хамски и того не заслуживала.

Молодой полицейский разглядывал Ивана, и тот это чувствовал, но списал на какой-то особый местный этикет. Когда, чуя власть над человеком, можно беспардонно пялиться на него, смущая и заставляя отворачиваться.

А ну-ка, повернись.

Иван теперь повернулся и смотрел прямо в глаза, словно давая понять, что скрывать ему нечего. В целом так оно и было.

Нажми-ка кнопку, — обратился высокий к напарнику.

Вентилятор зашумел, послышался контрольный писк — компьютер заработал.

Паспорт.

Только же давал, — недоумевал Виктор, держа возвращенный ему документ.

Да не ты.

Обращались к Ивану. Он отдал паспорт и с недоумением пялился в экран, стараясь разглядеть там хоть что-то. Вскоре все и так стало ясно.

Бучков Иван Петрович?

Написано же, — отрезал Иван.

Так ты в розыске.

Эта информация, попав в голову, несколько раз отскочила от внутренних стенок черепной коробки, пока не угомонилась и не нашла понимания. Иван не ожидал услышать ничего подобного, поэтому с нескрываемым интересом подошел к монитору и разглядывал ориентировку. Не веря своим глазам, он раза три ее перечитал.

Да ну на хер, — только и сказал Иван.

Это как понимать?

Долгая история...

Отойдя от монитора, Иван прислонился к стене и несколько секунд не отрываясь смотрел на обвисший кусок обоев, за которым виднелась старая синяя краска.

И что делать?

Полицейские переглянулись. Еще никогда они не видели настолько странного пропавшего: не расчлененного, живого, да еще и задающего им глупые вопросы.

Возвращаться домой. Нет? — предложил молодой.

Это не вариант.

У нас, в таком случае, один вариант.

Сорвав с крючка снятую в помещении куртку, старший широким взмахом накинул ее и застегнул, готовясь выйти.

Сиди тут, — обратился он к помощнику, — передам его вокзальным, пусть сами разбираются. Нужен больно головняк этот.

Так, стоп. Давайте мы просто уйдем и вы нас не видели — какие проблемы? — предложил Иван.

Мы действуем согласно законодательству. Отпустить вас мы права не имеем, так что передадим другому отделу, а с ними уже решайте.

Виктор встал со стула.

Я с ним пойду!

Сейчас еще копию заполним, распишешься — и иди.

Подходи к вокзалу, — сказал Иван и вышел вместе с полицейским на улицу.

Рядом со зданием стоял припаркованный на тротуаре уазик, куда они и сели. Иван не был прикован, не был под следствием, так что, в принципе, будь понаглее, мог без вреда для себя взять и убежать. Стал бы этот мамон его догонять? Правда, он знал его имя и держал в нагрудном кармане паспорт. Да, не лучшая идея. Оставалось лишь повиноваться и наблюдать, к чему все это может привести.

Машина вырулила на главную улицу и поехала прямо, потому что никаких поворотов, кроме дворовых съездов, вокруг не имелось. Вдоль импровизированного тротуара брели люди, собирая на свои туфли и ботинки пласты слипшейся грязи, поперек проезжали бесстрашные дети на велосипедах — ездили машины не быстро, боясь, очевидно, оставить в яме колесо. Висевшая на панели рация молча шипела, что свидетельствовало как минимум об относительной спокойности поселка. Либо она просто не работала. Но зачем шипеть?

Иван никак не мог соединить в уме слово «розыск» и свою фотографию. Неужели кто-то написал заявление? Но кто? Мать, жена? Кто вообще имеет основание заявить об исчезновении человека? Да и фотография такая могла быть только у жены...

До вокзала ехали минуты три, и вот машина уже остановилась у дверей с надписью «Полиция», а Иван хвостом следовал за полицейским, не совсем понимая, куда. Чем этот отдел отличался от предыдущего, раз в нем могли решать важные вопросы? Они шли по темному коридору, где пахло лапшой и быстрорастворимым кофе, пока без стука не вошли в крайнюю справа дверь.

Здравия желаю. Здорово.

Полицейский поприветствовал двух других полицейских и стал объяснять ситуацию. Оба были средних лет, худые, один в очках и стриженный коротко, под машинку, другой лопоухий, такого наверняка высмеивали в школе. Первый макал в чашку пакетик, второй ковырялся в журнале, что-то исправляя.

Вот вам пропавший без вести. Бучков Иван Петрович, на прошлой неделе заявили. Сначала, видимо, в местном был розыске, потом переслали во всероссийский. Знаете такого?

Нет, кто их всех помнит.

Полицейские никакого интереса к Ивану не демонстрировали. Скорее наоборот: почти презрительно игнорировали существование. Говорил только первый, в очках.

И чего ты его привел?

Ну, решать надо вопрос.

Какой же он пропавший, если нашелся?

Овальный почесал затылок, придумывая, что сказать.

Оформить теперь надо.

Нам больше оформлять нечего? — злобно отчеканил полицейский.

Я только сделал, что должен.

Они выглядели довольно нелепо, стоя посреди комнаты. Иван-то, в общем, никуда не спешил. Его разве только пугала неторопливость полицейских: они, казалось, могут продержать в отделении целый день, просто от скуки и в попытке себя занять. Иное объяснение повисшему молчанию он найти затруднился.

В общем, давайте, работайте. Я поехал.

Овальный полицейский сделал несколько коротких шагов до стола, положил паспорт «пропавшего» и вышел из кабинета, аккуратно, без стука прикрыв дверь. Иван продолжал какое-то время стоять, пока не понял, что пора брать ситуацию под контроль. Он сел на стул напротив полицейского.

Это все ерунда. Давайте я объясню и вы меня отпустите?

Повернув голову на говорящего, полицейский поправил за дужку очки и переключил наконец свое внимание.

Ну.

Я уехал из дома, никому не сказав. Так надо было, по семейным обстоятельствам. А кто-то там решил, что я пропал или меня похитили. Но я же тут — значит, все в порядке.

Лопоухий засмеялся, отложив журнал на стопку таких же журналов.

Раз так, то ладно. Отпускай.

На мгновение Иван почувствовал воодушевляющее жжение в груди, какое всегда бывает, если мы слышим что-то приятное и радостное. Но было это лишь странным юмором правоохранителей, потому что полицейский взял паспорт, раскрыл его на нужной странице и стал вводить в базу имя, фамилию, отчество, дату рождения. Темно-синий фон сайта сменился белым, и Иван увидел его отражение в стеклах очков. Люди с хорошим зрением разглядели бы и буквы.

В заявлении написано: телефон не отвечает на звонки, однако кто-то отправил СМС-сообщение, по стилю написания совершенно непохожее на моего мужа. Возможно, телефон украли.

Иван развел руками, не зная, что сказать. Чтобы как-то продемонстрировать глупость описанной ситуации, Иван достал из кармана телефон и показал полицейскому.

Да это я писал. Вот! Даже историю покажу...

Открыв страницу с перепиской жены, Иван пролистал, стараясь не захватить лишнего, и продемонстрировал текст, развернув экран к сидевшему напротив. Тот выхватил телефон, приподнял очки, близко его рассматривал, куда-то нажимая. Это было достаточно беспардонным актом, но Иван спокойно смотрел на действия полицейского — главное, чтоб отстали.

Недостаточно средств для совершения вызова.

Голос мобильного автоответчика звучал громко и слышно было по всему кабинету. Пока до Ивана доходил смысл этой фразы, полицейский уже заканчивал набирать номер на своем кнопочном телефоне, периодически поглядывая на соседний экран.

Вы... куда?.. — только и успел произнести Иван.

Здравствуйте, капитан Вылейкин вас беспокоит из поселка Прилесный. Вы мужа теряли?

Лицо Ивана мгновенно покраснело, дыхание сжалось в тонкой шее, и невозможно было даже выдавить звук. Он ожидал всякой подставы, морально приготовился даже сидеть в отделении до вечера, отвечая на тупые вопросы и заполняя бесчисленное множество бланков, но этого точно не просчитал.

Да, хочет с вами поговорить, вот...

Полицейский передал телефон, Иван не хотел даже прикладывать его к уху, а просто держал возле головы. Он слышал голос жены, какой-то необычно высокий и тягучий, но не мог произнести ничего. Через очки на него смотрели уставшие карие глаза.

Ну?

Иван нащупал красную кнопку и надавил ногтем. Он положил телефон на стол и молча смотрел, что будет делать полицейский. Лопоухий, бросив заниматься ерундой, внимательно наблюдал за происходящим и первым высказался:

Ты бабе своей «привет» даже сказать не можешь?

Да помолчи, — огрызнулся Вылейкин, уже полностью освободив лицо от очков.

Он внимательно посмотрел на Ивана и увидел, что тот находится в полном замешательстве. Сидел как оцепеневший, перебирая пальцами замок рюкзака, и старался увести взгляд в сторону, но в итоге и этого не получилось.

Хочешь ты того или нет, но жене позвонить придется. Решай с ней вопросы сам — без вариантов. Отмалчиваться не получится.

Он мигнул лопоухому, и они вышли из кабинета. Иван остался один — с телефоном и безумным нежеланием звонить. Что он мог ей сказать, сидя в отделении полиции? Что вообще можно было сказать в таком случае? Объясниться? Иван понятия не имел, что должен был объяснять. Его мотивы не настолько просты, чтобы стройно оформиться в предложение, абзац, текст объяснительной записки за подписью обеих сторон. Если уж он сразу не мог ей ничего сказать, то по прошествии стольких дней любые разговоры оказались бы посмешищем, жалкой попыткой промямлить нечто осмысленное. Решетки на окнах стояли плотно. В коридоре хоть и темно, но через дежурного можно проскочить лишь напрямую, то есть снова придется куда-то убегать, шныряя по кустам. Бегать Ивану точно не хотелось, да и в таком поселке найти его — дело десяти минут. Тем более тогда они точно разминутся с Виктором, ведь тот должен подойти на вокзал.

Иван взял кнопочный телефон и крутил в руке, разглядывая разъем для зарядки, расположение динамика и неудобные клавиши громкости слева на корпусе — как этим вообще можно пользоваться? По сравнению со смартфоном телефон был безумно легкий, крошечный и какой-то детский. Казалось, если его отпустить, то он не разобьется о затертый линолеум кабинета, а мягко, как бумага, приземлится у порога, планируя в потоках слабого ветра, задувающего в открытую форточку. При нажатии кнопки «отмена» загорелся цветной дисплей. Каждая надпись собрана была из квадратиков, как у старых китайских наручных часов, и это рассеивало внимание, не давая сосредоточиться. Время — двенадцать ноль восемь, площадь покрытия сети — полная, а вот индикатору зарядки недоставало пары делений. В окне нарисовалась лопоухая физиономия, следящая за деятельностью Ивана. Они вернутся, как докурят до бычка. Понимая, что полицейский в очках дал ему шанс поговорить с женой наедине, Иван открыл журнал вызовов и увидел знакомые цифры. Большой палец правой руки водил по шершавой клавише с зеленой трубкой. Наконец, решив, что выбора ему не остается, он крепко вдавил клавишу в телефон, словно исключая саму возможность ошибки. При таком усилии микросхема точно получит нужный электрический импульс, передаст сигнал процессору, и он, просчитывая за доли секунды недоступные представлению человека массивы данных, инициализирует процедуру звонка. Сотовая вышка поймает запрос и...

Алло.

Голос в динамике был достаточно спокойный. Иван раскрыл рот, готовясь начать разговор, но какое-то время так и сидел, ожидая момент.

Да!

П... Привет.

Ваня? Это ты?

Я...

От тяжелого дыхания крохотный телефон завибрировал с пластмассовым треском.

С тобой все нормально? Ты где?

Нормально... Хорошо.

Видимо, жена немного свыклась с фактом того, что ее муж жив и находится на другом конце виртуального провода. Поэтому она вдруг начала сумбурно перечислять все, что приходило на ум.

Куда ты пропал? Мы тут места себе не находим. Отец поднял все свои старые связи, чтобы во всероссийский розыск объявить. Что такое произош...

Мама как? — перебил жену Иван, не желая слушать всю эту ерунду.

Переживает, как еще. Заказывает тебе службу за здравие и...

Моя мама.

Последовала небольшая пауза. Видимо, жена подбирала какие-то слова.

А, эм. Нормально, наверное. Я давно с ней не виделась...

Понятно.

Ты... ты знаешь, что мне пришлось пережить? Я не спала ночами, я тебя уже похоронила...

Снова это ощущение. До дрожи во всем теле, до спазмов в горле, до слепоты в глазах. Иван косвенно, удаленно, но соприкоснулся с миром прошлого, от которого, казалось, был уже так далеко. Он чувствовал, что вновь находится там и связан, опутан; он словно осязал на теле следы невидимых поводьев. Если безразличие и лицемерие имели бы физическое воплощение, то они, просочившись в мелкие отверстия динамика, мигом заполнили бы едким газом весь объем кабинета. Ивану хотелось бросить в стену трубку, разорвать голыми руками решетку на окнах и бежать, бежать вглубь станции, схватить за поручень первый подвернувшийся полувагон, самый грязный, набитый до краев углем. Но оставался еще один вопрос. Жена уже выговорилась и молча сопела в трубку, поэтому не пришлось даже перебивать.

Как ребенок?

Что? — произнесено было с недоумением, которое нельзя было подделать.

Ребенок.

Зачем вообще приходилось это повторять? Разве сразу не понятно, о чем он говорит?

Какой ребенок, идиот?! — на другом конце проводе послышались истеричные всхлипы. — Это мама моя придумала, чтобы как-то тебя сподвигнуть, заинтересовать. Показать, что все родственники ждут этого, станут нам поддержкой... И твоих подговорили, думали, сердце твое растает... Ты поэтому сбежал? Ты просто...

Иван бросил трубку на стол, не желая слышать ничего, что она собиралась сказать. Динамик блеял и скрипел, транслируя накопившиеся боль и раздражение жены. Лицо резко начало пылать, покраснело до такого состояния, что нельзя было тронуть рукой. Ноги онемели, не было даже покалывающей боли, словно они насовсем отпочковались от тела. В ушах ожидаемо начало свистеть, пальцы не слушались, и нельзя было поймать ими замок рюкзака. Ругань в трубке резко стихла, и послышались отрывистые шумы. Иван сгреб двумя руками телефон и поднес его к голове, держа в ладонях.

Слышно? — произнес Иван.

Ты любишь меня? — внезапно спросил динамик.

О подобном они не говорили даже лично, оставляя этот вопрос на каком-то подсознательном, невербальном уровне. То, что сейчас жена задала его в телефонную трубку, говорило о крайней степени ее отчаяния. Иван промычал что-то... Если уж на СМС не нашлось сил ответить, то что говорить об удаленном, но все же живом разговоре?

Ваня?

Забери заявление.

Снова повисла пауза. Иван услышал, что по коридору кто-то топает. Разговор пора заканчивать.

Ты вернешься?

За... забери!

Дверь открылась, и в этот же момент Иван выронил из ладоней телефон. Он хлопнулся о линолеум, отменив вызов.

Порча казенного имущества, — съехидничал лопоухий и остановился у большой бутылки с водой, ритмично нажимая на рукоятку помпы.

Ну? Поговорил? — спросил Вылейкин и опустился на корточки, поднимая телефон.

Да.

Успешно?

Ничего, — ответил Иван вяло, но утвердительно.

Полицейские расселись по своим рабочим местам и стали думать, что делать с «пропавшим» дальше. Случай нарисовался нетривиальный, однако никакого желания вникать во все перипетии у них не было. Иван вкратце поведал об итогах разговора.

Она точно заберет заявление?

Не знаю.

Н-да...

Щелкая пальцами по клавиатуре, полицейский внимательно вглядывался в экран, вводя какие-то запросы. В таком ритме прошло минут десять. Дверь кабинета открылась, зашел сержант и поинтересовался, куда девать очередного алкаша.

Во вторую камеру, какие проблемы.

Там потолок протек.

И что? — воскликнул лопоухий. — Быстрее в себя придет.

Так сказали: туда до ремонта нельзя никого.

Кто сказал?

Капитан Солонцов.

Вот к капитану в кабинет, значит, и сажай его. Все, отвали.

У лопоухого что-то не клеилось: в открытой папке с делами лист А4, намазанный по краю, никак не хотел держаться за корешок. Вылейкину наконец надоело ковыряться в интернете. Он закрыл браузер, встал, подошел к стеллажу с папками, достал оттуда пачку чистой бумаги, вернулся на место. Разорвав упаковку, полицейский вытащил несколько листов, протянул один из них к Ивану и положил рядом синюю обгрызенную ручку.

Пиши.

Ч-что? — не понял Иван.

Я, такой-то такой, место рождения, дата, подтверждаю, что не пропал без вести, нахожусь в здравии и прошу меня отпустить. Нормально так? — спросил полицейский у лопоухого.

Херня какая-то. Надо продумать юридическую формулировку, — ответил тот.

Да хватит тебе. Главное, паспортные данные будут и подпись — кто это увидит.

Нет уж, давай нормально подумаем, чтобы нам потом не предъявляли.

Лопоухий плеснул в электрический чайник воды и поставил на желтую от грязи подставку греться. Заварив себе и товарищу по чашке, он вдруг предложил и Ивану, но тот отказался — в горле стоял ком, и вряд ли чай смог бы его растопить. Прошло не менее получаса, прежде чем удалось относительно грамотно заполнить два экземпляра заявления и поставить на них печать, чтобы выглядело солидно. Иван оказался на улице так же внезапно, как и в отделении.

Виктора искать не пришлось — он сидел у перрона прямо напротив, на изогнутой волной старой лавке в мелкую рейку — между такими рейками обычно любят засовывать сигаретные бычки. Подобные лавки повсеместно ставили раньше в любых публичных местах, от скверов до аллей и вокзалов. Он молча глядел на железную дорогу и даже не сразу заметил Ивана, спросившего:

Как прошло?

Это у тебя как прошло?

Да не особо...

Прямо взяли и выпустили?

Иван подложил рюкзак под спинку, потому что форма лавки была неудобная и поясница оставалась без опоры.

Написал заявление какое-то... Давно сидишь?

Час, может, поменьше.

Тебя нашли по базе? — спросил Иван.

В смысле?

Мне казалось, ты поэтому опасаешься ментов...

Виктор немного оживился, усаживаясь поудобнее. На второй путь прибыл электропоезд, о чем неразборчиво объявил громкоговоритель, приделанный к фонарному столбу.

Почему? Думаешь, я зэк?

Нет. Ну, алименты там...

Да ты чё, — Виктор отрывисто хмыкнул, — дело не в этом. Их я как раз стараюсь платить. Суммы смешные, но все же...

В чем тогда проблема? — упорствовал Иван.

Меня лишили прав родительских. Мол, не работаю нигде, веду асоциальный образ жизни, чуть ли не бомжую. Это жена, сука, устроила. Как-то мы с ней поругались, потому что она чушь нести начала какую-то, не суть. Ну потом ведь человек остывает обычно, успокоится — и все, проехали. А она пошла дальше и в суд...

Хреново, — поддакнул Иван, не зная, как еще можно проявить сочувствие к товарищу.

Мне туда и предоставить нечего. Работаю то тут, то там, какой-то своей цели не нашел. Не было такого, знаешь: хочу быть продавцом-кассиром, грузчиком, пистолет в бензобак вставлять. Люди о другом обычно мечтают: ученый, космонавт, артист. А я на четвертом десятке ничего уже не хочу. Вот она и воспользовалась... Мне поэтому нельзя вообще никаких правонарушений совершать, это все влияет на рейтинг доверия, так сказать.

Электричка собрала немногочисленных пассажиров и, завывая изношенными двигателями, уехала. Станция была небольшая, но плотно уставленная грузовыми вагонами.

Мне условие дали: если не возьмешь себя в руки и не станешь нормальным, то есть работать там, все вот это, — о дочери забудь. Жена даже собиралась второй раз в суд идти, чтобы вообще видеться запретили. Положена мне сейчас раз в неделю встреча, так эта сука их тоже постоянно отменяет или делает специально короткими: на час заглянул — и вали. Ребенку каково? Приходит дядя какой-то, отец вроде как, помнется часок, промямлит что-то невнятное — и мать его гонит. Таким не будешь гордиться...

А ранец? — вспомнил вдруг Иван и вдруг засомневался, хорошо ли о таком напоминать. Но раз уж пошел разговор, то почему бы нет?

Ранец... Это я к школе Даше хотел подарить, после Нового года. То есть на новую четверть. Не успел, правда, потом решил на день рождения и перепутал дни недели, в голове все, знаешь, перемешалось. Считай, тоже опоздал. Ну, жена воспользовалась: смотри, ты даже не помнишь дня рождения дочери. А я помнил и поздравил! На день позже, правда...

Иван сопоставлял сказанное с тем, что невольно удалось подслушать у Виктора в квартире. Голос у его жены был как у истерички, такими обычно становятся годам к сорока, когда от обилия одинаковых дней в году копится в подсознании злоба и требуется ее выместить, иначе произойдет гормональный сбой.

Потом она пришла деньги требовать, снова орала. Это в ее стиле, психическая атака. Другой на моем месте давно бы ей леща втащил, а мне стыдно. Женщина как-никак. Вот она и пользуется этим. Ей нравится.

Главное, не опускаться до такого же уровня. Быть всегда последовательным... — посоветовал Иван, как будто был самым что ни на есть экспертом в области отношений.

Вот я последовательно ни хрена и не делаю. Мать с отцом из деревни присылают деньги, живу... Теперь понимаешь, насколько я заинтересован был, чтобы свалить? Тошно уже и от города этого, и от рож надоевших!

Понимаю...

Виктор достал из кармана маленькую бутылку минеральной воды, экономно глотнул. Затем предложил Ивану, и тот согласился, потому что пить хотелось страшно. Он, однако, тоже удержался на паре обильных глотков, чтобы не наглеть. Несмотря на нелюбовь к минералке, он признавал: умеет она утолять жажду куда меньшими количествами, нежели обычная питьевая вода.

Меня жена в розыск объявила. Подумала, что похитили или убили.

Ты настолько внезапно уехал? — удивился Виктор, выделив интонацией второе слово.

Куда уж внезапнее...

И чего с этим делать?

На этот вопрос Иван пока сам не знал ответа. Он еще не успел покрутить в голове различные варианты.

Заявление она вряд ли заберет. Да и эти меня отпустили, просто чтоб не париться, другие могли насесть сильнее.

Чего угодно от них ожидать можно... — подтвердил Виктор.

Как бы ни старался Иван купировать эту мысль, забив всякими другими, менее важными, но она продолжала возникать, и вскоре было бесполезно отмахиваться. Единственным способом решить сложившееся недопонимание было вернуться и поговорить с женой. Да, именно поговорить, не по телефону, не удаленно, а лично, лицом к лицу, без посторонних. Причем не объясняться, не оправдываться, а прямо и точно продемонстрировать себя невредимым, дабы сама суть заявления оказалась недействительна и абсурдна. Не оставить ей выбора.

Знаешь, я думаю, мне надо вернуться и самому решить с ней этот вопрос. Пускай заберет заявление.

А как же юг? — спросил Виктор просто, но в голосе его чувствовалось напряжение.

Не знаю. — Иван отвернулся в сторону вокзала, находившегося по левую руку. — Но так меня любой полицейский может дернуть. Ведь ориентировка с фотографией...

Виктор ничего не говорил и смотрел на асфальт, на закатанные в него камешки щебня, такие же, какими посыпают путь. Сложно было сказать, о чем он думал, но с самого утра все шло совершенно не так. Виктор выезжал из деревни с ощущением восторженного ожидания, предвкушения чего-то неизведанного, и эта неопределенность давала ему надежду, занимала мысли, заставляя не думать о настоящем, надежно заколоченном в границах родного города. Теперь же его товарищ готовился отделиться и вернуться домой, пускай к тому и вела серьезная мотивационная цепочка. Как же сильно грело солнце!

Смотри сам. Я тут не советчик, — отрезал Виктор и снял плотную куртку, в которой уже успел взопреть.

Положив ее на пыльную лавку рядом с собой, он ощутил, как по мокрой рубашке заскользили теплые потоки воздуха, настолько слабые, что ветром их не назовешь. Иван сидел расстегнутый, в таком же виде, как вышел из полиции, и жаркое прикосновение лучей не могло его отвлечь.

У тебя остались деньги? — вдруг спросил он.

Немного.

Хватит на обратный билет к себе?

Я не собираюсь возвращаться.

Иван достал из кармана кошелек и окинул взглядом скромный набор купюр, на которые вряд ли можно куда-то уехать.

Смотри, план таков: я возвращаюсь домой, жена забирает заявление, я пару недель где-то ищу средства, может, продам чего — и мы на нейтральной территории с тобой встречаемся. Да хоть прямо здесь же.

Погоди, погоди. Мне-то что делать в это время?

Съезди домой, — предложил Иван, — это же временно.

Я не затем оттуда сваливал. Тем более прошло слишком мало времени — никто даже не заметит моего отсутствия. Уж заявления точно не напишет...

Ладно, пошли, на вокзале посмотрим расписание и стоимость.

Товарищи зашагали к вокзалу. Виктору эта идея определенно не нравилась, но ничего разумнее и логичнее взамен предложить он не мог, поэтому шел молча, прикидывая для себя дальнейшее развитие событий. Никакой рамки металлоискателя на входе не стояло, и они спокойно подошли к кассе, разглядывая приклеенные скотчем листы. Там было написано слишком много всего, так что проще спросить у кассира. Что Иван и сделал.

Вам два? — спросил голос в динамике.

Один.

Женщина назвала стоимость. Это был самый дешевый плацкартный вагон без кондиционера и биотуалета на ближайший поезд, который отправлялся вечером и тормозил, судя по времени в дороге, у каждого полустанка, как маршрутка. Иван столько насчитать не мог.

Слушай... сможешь накинуть?

Ему стыдно было просить у Виктора денег, особенно после того, как тот рассказал о своей жизненной ситуации и элементы паззла постепенно собрались у Ивана в более-менее полную картину. Но взять больше негде. Виктор не думал и миллисекунды — достал из кармана купюры и передал Ивану. Тот просунул их в щель между стеклом и стойкой кассы. Женщина внимательно их пересчитала, провела по какому-то сканеру и наконец приняла. Билет оказался в руках.

Ты точно не поедешь? — переспросил Иван.

Да у меня уже и не хватит. Я буду придерживаться выбранного пути...

Отчего-то Виктор начал говорить возвышенно. Ивану стало не по себе, ведь он забрал у человека едва ли не последние деньги. Тут его вдруг осенило: кредитка! Мысль о каком-то остатке на счете заставила его почти бежать. Виктор не особо торопился, далеко нестись не пришлось. Банкомат стоял в углу зала ожидания. Главное, чтобы карта не размагнитилась.

Иван засунул потрепанный кусок пластика в нужное отверстие, на экране загорелось поле ввода ПИН-кода. Затем аппарат погрузился в долгую утомительную паузу, кряхтел и пищал без видимой на то причины. Карта оказалась выносливой, и вот Иван получил доступ к интерфейсу. Проверив счет, ничего невероятного он там не обнаружил — сумма остатка была эквивалентна взятой у Виктора плюс две шаурмы в лаваше. Причем одну шаурму снять не получилось, так как оставлять баланс нулевым было запрещено тарифом и типом карты. Банкомат издавал такие сочные звуки, будто по ошибке планировал выдать все имевшиеся в его распоряжении средства. Но вот показались корешки нескольких купюр, которые были сразу отданы Виктору.

Теперь хватает? — поинтересовался Иван.

Я все равно не поеду, — отрезал Виктор, — сказал же.

Как знаешь.

Они вышли на улицу и сели на бетонное ограждение сбоку вокзала. Служило оно, судя по всему, барьером для ограничения доступа машин к перрону и было облюбовано художниками нецензурных скетчей, с которыми тщетно пытались бороться местные работники, замазывая уличное искусство белой краской. Отсюда открывался еще более широкий вид на станцию: зеленый двухсекционный электровоз поднял токоприемник, пустив искру, и медленно покатился куда-то вдоль грузовых вагонов, звуча как огромный старый холодильник. Вновь наступило странное молчание, но на сей раз было в нем что-то куда более глубокое. Иван понимал обиду Виктора и поэтому попытался предложить максимально честный вариант решения проблемы. Однако тот не собирался возвращаться домой — решение это было окончательное и бесповоротное. Вот и выходила такая странность: надо столько всего обсудить, а слова потеряли значение, и не было большого смысла ими раскидываться. Иван держал за пазухой билет в родной город, у Виктора в кармане лежал бумажник с весьма скромной денежной суммой.

Какой состав подцепили? — спросил вдруг Виктор.

Смотря откуда считать. От нас через один вроде...

Я поеду на нем.

От твердости фразы Иван немного обомлел.

То есть как это?

Ждать тебя мне нет смысла. Пока ты там решаешь свои дела, я лучше буду продолжать двигаться южнее...

Погоди. А как мы потом скооперируемся?

Виктор достал телефон и открыл контакт под названием «свой». На маленьком дисплее кнопочного китайского аппарата мало что было видно.

Пиши — это номер мой.

Погоди... прочитай лучше.

Записав под диктовку десять цифр, Иван сохранил их в записной книжке, на скорую руку обозвав «виктор» без заглавной буквы. Свой номер Иван проговорил по памяти. Виктор быстро перебирал по клавишам, так что диктовать можно было без пауз, не повторяя два раза. Накинув куртку, Виктор застегнулся, достал что-то из кармана, встал с бетонного блока, поправляя штаны цвета хаки и проверяя шнурки больших черных берцев. Настало время отправляться.

С чего ты решил, что этот состав на юг едет?

Интуиция.

Давай проверю, а то... — начал было Иван.

Не надо, — оборвал его Виктор, — если что, пересяду. Ты ведь как-то добрался до меня.

С навигацией.

Не пропаду.

Виктор впервые по-настоящему улыбнулся. Искренне, показывая все свои на удивление белые и ровные зубы. Он протянул Ивану руку, на которой была порезанная по пальцам кожаная перчатка, сморщенная временем и очень цепкая.

Откуда? — удивился Иван, почувствовав в ладони плотный материал.

Шоферские. Арсений подогнал.

Иван поднялся с бетонного куба и стоял напротив Виктора, держа его за перчатку. Слова опять не скользили по языку, а больно, на разрыв продирались сквозь сухую гортань. Он попытался проглотить слюну, которой не было, но со стороны казалось, что это жажда вызывает такой дискомфорт.

Будешь? — спросил Виктор и достал из кармана бутылку минералки.

Нет. Тебе нужнее.

Со стороны путей послышался лязг сцепки: вагоны ближайшего к ним грузового состава легко дернулись. Локомотив прикрепился.

Удачи, дружок. На созвоне.

И тебе... давай!

Виктор развернулся и пошел от вокзала прочь, чтобы не мозолить глаза охране. Он прошагал вальяжно метров сто пятьдесят и скрылся за кирпичной стеной какого-то заколоченного досками здания с плоской крышей. Затем появился с тыльной его стороны и уже осторожно стал продвигаться по рельсам к нужному составу. Приблизившись к первому подвернувшемуся полувагону, Виктор перелез через сцепное устройство, совершенно исчезнув из вида. Люди хлынули на перрон, потому что очередная электричка прибыла и выпустила из своих объятий каких-то увальней-дачников и группу школьников во главе с классным руководителем. Или кем-то подобным, кто имеет полномочия возить с собой кучу детей и кричать на них, чтобы те вели себя хоть сколько-нибудь прилично, не рассыпаясь по платформе горохом.

Иван продолжал стоять и внимательно смотрел на грузовой состав, чтобы понять, какой вагон выберет Виктор. Со своей позиции, пускай и на расстоянии, он уже приметил парочку свежих и сравнительно чистых — оставалось проверить, совпадают ли их вкусы. Наконец он увидел, как темный силуэт в полувоенной форме уверенно перевалился через борт, не задумываясь о том, как правильно поднять и перенести опорную ногу. Странный выбор, ведь рядом стоял куда более опрятный вагон — видимо, заполненный. Как бы то ни было, Иван еще долго наблюдал за темно-синим полувагоном со ржавыми, закопченными краями, но Виктор из него не высунулся, продолжая сидеть в трюме. Вскоре состав тронулся и очень быстро уполз со станции в неизвестном направлении. Хотелось верить, что на юг, но Иван не решился это проверить.

До поезда оставалось еще три часа. Несмотря на солнечную погоду, стало как-то зябко, и Иван, держа рюкзак в руке, решил встретить вечер в зале ожидания...

 

 

* 1Окончание. Начало см. «Сибирские огни», 2020, № 10, № 11.

100-летие «Сибирских огней»