Вы здесь
«Катится маленькая тележка...»
Антон НЕЧАЕВ
* * *
Я не Россия, я — Сибирь! —
кричит пустырь.
Где были степи и тайга —
разбой, пурга.
Сорвал бульдозер с тундры юбки,
возвел халупки.
Какие люди в них живут?
Чего в них ждут?
Здесь так помногу умирали,
что ближе к небу место есть едва ли.
Когда подгнившее строенье тронет пламя
(пускай над ним высокий шпиль и знамя
и пестрой свиты свора у дверей),
немного жаль обманутых людей,
связавших опрометчиво желанья,
как думалось, с основой мирозданья,
а оказалось, с кучкою золы…
Брандмейстеры наставили стволы
орудий на дымящиеся горы,
и мокрые выходят мародеры.
МОЙ ИЗРАИЛЬ(пускай над ним высокий шпиль и знамя
и пестрой свиты свора у дверей),
немного жаль обманутых людей,
связавших опрометчиво желанья,
как думалось, с основой мирозданья,
а оказалось, с кучкою золы…
Брандмейстеры наставили стволы
орудий на дымящиеся горы,
и мокрые выходят мародеры.
Маленькая комнатка
с видом на океан
воздуха —
вот мой Израиль.
Яичница с черемшой —
апельсиновая плантация.
Средиземное море
бьется в железную кружку,
вымывает чаинки
(кошерные?)
под жужжащую песнь арабов.
НА РЕЛЬСАХс видом на океан
воздуха —
вот мой Израиль.
Яичница с черемшой —
апельсиновая плантация.
Средиземное море
бьется в железную кружку,
вымывает чаинки
(кошерные?)
под жужжащую песнь арабов.
Я лежу на рельсах
железнодорожных,
руки плотно сжаты,
голова на месте.
Вдалеке коровки
тощие пасутся,
желтое болотце,
запах аммиака.
У меня бутылка
спрятана в кармане
крепкого напитка:
«Старка» иль «Перцовка».
Рядом птичка сядет —
отхлебну глоточек;
сядет к ней другая —
отхлебну побольше.
Так и коротаем
помаленьку сутки,
сутки выйдут в годы,
годы ж как бумага —
оторвешь страничку,
и ушло, что было.
Не вспугните птичку,
с нею веселее.
ПОМОГИМНжелезнодорожных,
руки плотно сжаты,
голова на месте.
Вдалеке коровки
тощие пасутся,
желтое болотце,
запах аммиака.
У меня бутылка
спрятана в кармане
крепкого напитка:
«Старка» иль «Перцовка».
Рядом птичка сядет —
отхлебну глоточек;
сядет к ней другая —
отхлебну побольше.
Так и коротаем
помаленьку сутки,
сутки выйдут в годы,
годы ж как бумага —
оторвешь страничку,
и ушло, что было.
Не вспугните птичку,
с нею веселее.
Помоги, помоги, помоги мне! —
ноет сердце, отчаянью вторя.
А в ответ только новые гимны,
и, как следствие, новое горе.
ноет сердце, отчаянью вторя.
А в ответ только новые гимны,
и, как следствие, новое горе.
До поры унимается рана,
но чуть тронь — кровоточит повязка,
и в груди, оголившейся странно,
громыхает и хлюпает вязко,
словно в ребра уходит дорога;
там усталый, надломленный путник
из всего мироздания Бога
отбирает березовый прутик.
* * *
Дождь, или, может быть, тает снег?
Кончился век, значит, начинается век.
Катится маленькая тележка,
а за нею мальчик Олежка
вприпрыжку несется в грязь.
Мама кричит: вылазь!
сгибая худую спину,
как высохшую паутину.
* * *
Илье
Там, далеко на берегу пруда
мальчишки обмотали тросом ветку
и над поверхностью болтаются туда-
сюда, пока не прорывают сетку
холодной, освежающей воды,
в середке бурой, и зеленой с краю.
И я плыву под крики детворы
и никогда назад не приплываю.
ПОГРЕБЕНИЕмальчишки обмотали тросом ветку
и над поверхностью болтаются туда-
сюда, пока не прорывают сетку
холодной, освежающей воды,
в середке бурой, и зеленой с краю.
И я плыву под крики детворы
и никогда назад не приплываю.
Когда несли на кладбище, листва
от скорбных звуков ветра поперхнулась,
и увидав отпавшего душа,
не узнавая, в страхе отшатнулась.
Молчал сопровождающих отдел;
и ворон сел на ветку, как начальник,
и голос провожавшего грубел,
и трон господень, как прогнивший жальник,
качался над потоком смутных душ,
как над женою спящей пьяный муж.
ВЕЧНЫЙ ДОМот скорбных звуков ветра поперхнулась,
и увидав отпавшего душа,
не узнавая, в страхе отшатнулась.
Молчал сопровождающих отдел;
и ворон сел на ветку, как начальник,
и голос провожавшего грубел,
и трон господень, как прогнивший жальник,
качался над потоком смутных душ,
как над женою спящей пьяный муж.
За окнами возводят вечный дом.
Сначала в грунте ползали, с трудом
отыскивая место под фундамент.
Здесь каждый сантиметр прошит и занят
то детской горкой, то регбийным полем,
а там времянка чья-то крыта толем.
Детей согнали, дворик разнесли,
наймитов вездесущих навезли
и изгородь заставили поставить,
и землю бить и резать — не лукавить.
Взрастает помаленьку вечный дом,
а те дома, что грудились кругом,
невечные, глядели беспокойно
и поперек трещали и продольно.
Их время вышло. Спеты песни, сны
давно прокручены, архаровцы весны,
коты на чердаках перегорели,
и новый бриз, ревя, стремится в щели.
ОЖИДАНИЕСначала в грунте ползали, с трудом
отыскивая место под фундамент.
Здесь каждый сантиметр прошит и занят
то детской горкой, то регбийным полем,
а там времянка чья-то крыта толем.
Детей согнали, дворик разнесли,
наймитов вездесущих навезли
и изгородь заставили поставить,
и землю бить и резать — не лукавить.
Взрастает помаленьку вечный дом,
а те дома, что грудились кругом,
невечные, глядели беспокойно
и поперек трещали и продольно.
Их время вышло. Спеты песни, сны
давно прокручены, архаровцы весны,
коты на чердаках перегорели,
и новый бриз, ревя, стремится в щели.
Дождь.
Ждет
у окна
она
(как это часто было!).
Имя его забыла,
запах и цвет волос,
голос его и рост,
верила ли, любила —
просто стоит и ждет
всякого, кто зайдет.
ТЫ УМИРАЕШЬЖдет
у окна
она
(как это часто было!).
Имя его забыла,
запах и цвет волос,
голос его и рост,
верила ли, любила —
просто стоит и ждет
всякого, кто зайдет.
Ты умираешь. Радио играет.
Никто тебе постель не поправляет —
играют в шашки... — Дамка у кого? —
ты спрашиваешь голосом звенящим,
еще не в будущем, уже не в настоящем.
Никто тебе постель не поправляет —
играют в шашки... — Дамка у кого? —
ты спрашиваешь голосом звенящим,
еще не в будущем, уже не в настоящем.
* * *
Воздух темен, дух прозрачен.
Мужичок идет, невзрачен,
я его приветствую.
Отвечает: бедствую.
Мужичок идет, невзрачен,
я его приветствую.
Отвечает: бедствую.
Воздух светел, даль чиста,
просят отпуска уста
в трели поцелуйные,
в области разгульные.
Отпускаю, не сердясь,
ремешок затягиваю.
За рекою пронеслась
тьма ватагою...
Фонари зажгутся в девять,
а пока еще темно.
Ублажают парни девок
чем от бога им дано.
Слышно: пьяная гулянка,
визг машины, беготня;
у меня в запасе банка,
банка пива у меня.
Я открою холодильник,
стану песне подпевать,
где-то дернется рубильник,
станет лампа оживать.
Фонари уже пылают
посреди вечерней мглы,
но они не понимают,
отчего тоскуем мы.
ВАЖНЕЙ ВСЕГОа пока еще темно.
Ублажают парни девок
чем от бога им дано.
Слышно: пьяная гулянка,
визг машины, беготня;
у меня в запасе банка,
банка пива у меня.
Я открою холодильник,
стану песне подпевать,
где-то дернется рубильник,
станет лампа оживать.
Фонари уже пылают
посреди вечерней мглы,
но они не понимают,
отчего тоскуем мы.
Важней всего, какой сегодня день:
холодный или теплый, солнце, слякоть,
а прочее неважно. Мы живем,
чтоб воздухом румяным наслаждаться
и радоваться искренне дождю,
земле и ветру, мусору, разлуке,
под крик небесный размыкая руки.
холодный или теплый, солнце, слякоть,
а прочее неважно. Мы живем,
чтоб воздухом румяным наслаждаться
и радоваться искренне дождю,
земле и ветру, мусору, разлуке,
под крик небесный размыкая руки.