Вы здесь
Сполохи
* * *
Много на снегу сосновой шкурки, напоминающей луковую шелуху. Такая шкурка на сосне при ветре поет со звоном, пронзительно.
* * *
Нарушившие гармонию в природе, — как мы можем создать ее в обществе, даже в своей душе? Или все получилось у нас наоборот — нарушили естественное развитие общества — и пошли куролесить в природе? А природа не простит...
Октябрь 1989 г., Голицыно (Подмосковье)
* * *
И что только не меняли в сельском хозяйстве, чтобы улучшить его! Каждый правитель перестраивал по-своему. А главной сути не знали...
Хоть как меняй крону, но если корни остались, от них пойдут новые побеги.
* * *
Берестяные грамоты: тут проявилась не только красота, но и вечность, великая культурная миссия русской березы...
Снегири
В пригороде Москвы однажды я наблюдал интересную картину. На невысоком тополе, что стоял у входа в закусочную, сидело с десяток снегирей. Издали казалось, что на голых сучьях тополя вызрели яблоки. У дерева толпился народ. Когда я подошел ближе, то увидел, что какой-то парень пытался поймать снегиря длинным прутиком, на конце которого сделана петля из нитки. Дело это было трудное. Снегири вели себя спокойно, они доверчиво и с удивлением поглядывали на толпу, склонив головки набок. Но когда петля приближалась к кому-нибудь из них, он вспархивал и перелетал на другую ветку. Собралась порядочная толпа, «болельщики» со всех сторон подбадривали парня, давали ему бестолковые советы. Парень горячился, и оттого у него получалось еще хуже.
— Не поймать тебе ни одного до самого морковкина заговения, — кричали из толпы.
— А вот и поймаю! — в азарте взвизгнул парень и, взмахнув прутиком, ударил одного снегиря.
Он слетел вниз и судорожно забился на истоптанном снегу. Остальные птички шумно вспорхнули и улетели.
Толпа притихла. Из нее вышел пожилой мужчина, наклонился и взял снегиря в большую темную ладонь. Он сунул себе в рот птичий клювик, чтобы напоить снегиря теплой слюной. Но птичка была уже мертва.
— Сволочь, — бросил мужчина растерянному парню в лицо и, не оглядываясь, пошел прочь.
За ним молча двинулись остальные. Один парень остался стоять на месте в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу.
На Севере дальнем
В одной районной газете Обского Севера прочитал заметку о том, какими быстрыми темпами ведется наступление человека на тайгу. Автор, захлебываясь от восторга, описывает, как могучие сосны и кедры, «похожие на былинных богатырей в могучих латах», с грохотом рушатся под ноги крохотному существу — человеку, вооруженному современной электропилой, как «с воем отступают все дальше вглубь тайги немногочисленные уже медведи». И подумалось: не восторгаться бы тут надо, а тоскливо завыть вместе с медведями в страхе перед грядущим, которое ожидает и зверя, и человека.
2 октября 1973 года
* * *
Людей надо учить добру, а зло — оно само почему-то рождается. Это — как в огороде: нужную овощь лелеять надо, а сорняк никто не сеет, не поливает, он сам прет, только полоть успевай...
* * *
Березовый сок хранит в себе запах снега, но и нежнейший аромат первого клейкого листа чувствуется в нем...
* * *
О соловьях: «В действительности же только самец поет, и значение его пения — предупреждение, угроза другим самцам, которые могут вторгнуться на территорию певца» (К. Лоренц).
Вот так лирика! Брань — за песнь любви принимаем... Но и самку одновременно приманивает.
* * *
Май, июнь, июль. Ни одного дождя. Все посохло — травы, ягоды, листья. А в конце августа ударили дожди. Начало сентября: трава поперла молодая, как в мае, у меня в огороде зацвели тыква, картошка, подсолнухи, горох, а бор отплатил за все грибами: белые в обхват — за забором, на дорогах... Маслята заляпали поляны, как стадо коров паслось: ступить негде — поскользнешься, как на шевяхах; опята на таких толстых ножках, как белые, без единой червоточинки. Особенно много мухоморов: в осинниках кажется издали, что низовое пламя ползет в папоротниках (так показалось однажды мне в сумерках).
* * *
Тоскует человек городской по природе, вот и тянет его на лоно. В городе землица — под толстым слоем асфальта да бетона, босой ногой не коснешься, чтобы силы, бодрости да свежести от нее набраться... Дворы — каменные колодцы, улицы — каменные ущелья. Ночью от электрического света звезд не видно...
* * *
Вторую ночь (по приезде на дачу) хорошо спится. Чувствую себя здоровее, увереннее. Мне кажется, один воздух здесь — лучшее лекарство. Господи, дай силы. Все чаще поминаю Бога. Но не могу (как наши правители, ради «единения с народом») взять в руки свечку и встать на колени в соборе.
Морозы — ночью за тридцать, днем около двадцати. На окнах узоры, какие-то тропические растения. Почему такое? Чтобы, как во сне, напомнить, что есть на свете жаркие страны?..
17 февраля 1996 г., Ерестная
* * *
17 октября как навалил снег, так и не растаял. Все минус, а ночами до минус шестнадцати было.
От резкой ли перемены в погоде — заболел, все эти дни болит голова, кашель — простуда... Не могу работать...
Вот и первый снег — как я радовался ему всегда, особенно в детстве, а сейчас серо и скучно на душе... Все? Израсходовал лимит радости и вдохновения?
24 октября 2000 г., Ерестная
* * *
Ходишь вот так по земле, наблюдаешь, интересное откладывается в памяти, и образуется потом что-то наподобие коллекции из этих «узелков на память» (только, упаси бог, не таких страшных «узелков», как на той березе).
Вот еще припомнилось — раз уж речь зашла о березах. Третишним летом на даче, в одну из душных июльских ночей, разыгралась сильная гроза. То есть не то слово — сильная, а редкостная, такой больше я и не видывал. Среди ночи вдруг тряхануло, да так, что на столе опрокинулась и грохнулась на пол банка с цветами.
Я вскочил с постели как ошпаренный, спросонья ничего не мог понять, и в это мгновенье шарахнул такой мощный гром, что почудилось — избенка моя разлетелась на щепки, в окна хлестануло дождевым потоком, и, озаренные пронзительным светом молнии, дождевые струи почудились диким пламенем, объявшим весь мир...
Гроза ушла, умчалась так же быстро, как налетела. Я вышел на крыльцо — далеко в непроглядной ночи слышалось утробное рокотание, да частые всполохи высверкивали в той стороне...
А утром в трехстах метрах от своей дачной избы я увидел страшную картину. Там, на опушке леса, стояла огромная, почти в два обхвата, береза, самая высокая и пышная из всех. Она так разрослась на просторе, что летом напоминала непомерной величины зеленый шар, в тени которого могло свободно укрыться от солнца все наше деревенское стадо.
Так вот, эта красавица, — я не поверил своим глазам, — стояла совершенно голая! Вернее даже сказать — нагая. С ее ветвей не только сорвало листья, но и напрочь снесло кору со ствола! Ствол от корня до вершины сиял ослепительной желтизной, словно колонна из драгоценной слоновой кости, и лишь кое-где у основания сучьев убогими лохмотьями висело рваное корье с туго скрученной, как от сильного жара, берестою. Вся же остальная кора, как ниспавшее пышное платье, лежала у подножия дерева.
Я пригляделся: вдоль всего ствола снизу доверху шли тонкие трещины, уже заплывшие янтарным соком. Трещины были не прямые, а спиральные. Значит, какая-то неведомая сила крутанула березовый ствол, наподобие того, как, отжимая, скручивают тряпку.
Это и было простой разгадкой — отчего с вековой березы отстала и осыпалась кора. Но какой же неземной, сатанинской мощью должен был обладать этот завихрившийся воронкой смерч, чтобы жгутом скрутить вековое дерево?..
* * *
Вчера уже ночью пролетали над нами дикие гуси. И боже мой, как всполошилась деревня! Услышав в небе тревожный гогот невидимых птиц, вдруг истошно заорали домашние гуси, их крик подхватили собаки, взлаивая надрывно, с подвывом, и даже домашний скот не остался в стороне: замычали коровы, заблеяли овцы, дурным голосом взревел чертоломный лариковский бык, и ни с того ни с сего, уже на насесте, закукарекал соседский петух.
Пролетели гуси — и снова все стихло. Только домашние их сородичи долго еще не могли успокоиться: тревожно погагакивали, взмахивали крыльями, как будто готовые сорваться в полет.
А я долго сидел перед окном в темноте и все думал: что же это было? Что переполошило всю нашу живность? Или уж совсем в диковину стали пролеты диких гусей, или что-то вроде зависти к вольной жизни инстинктивно шевельнулось в ожиревших от хозяйского хлеба рабских сердцах домашних животных?..
* * *
Помню, помню мамино: «Не жить тебе, сын, домком». Не раз это было сказано мне в детстве и не два.
И вот теперь я догадываюсь: мама как-то предвидела, что не останусь я в крестьянстве. Нет у меня этой хватки, этой доброй жадности, хотя работать я любил всегда и любая крестьянская работа давалась мне легко.
* * *
Это еще в стародавние времена дело было, когда Хрущёв выкинул лозунг: «Догнать и перегнать Америку!» Читал в нашем колхозном клубе лекцию лектор, а и не такой, как все они, что уткнется, как дятел, в бумагу и долбит. Нет, этот весельчаком оказался. Нет-нет да и оторвется от своих бумаг, пошутит с публикой.
— Ты, дед, как, веришь, что мы догоним и перегоним Америку? — спрашивает у дедка, что по причине своей глухости поближе к трибуне садился.
— Как не верить, — отвечает дедок, — коль начальство решило.
— Ну, начальство начальством, а сам-то ты как?
— Сам-то? А сам-то я кумекаю так: догнать Америку, конечно, можно, а вот перегнать — не след.
— Это почему же?
— Дак а штобы задницу голую американцам не казать.
Известно, что анекдоты недолговечны, они живут, пока существует породившая их причина. Этот анекдот я слышал еще в детстве, он родился еще при Сталине, а может, и раньше. И при всех вождях его рассказывали как свежий — до недавнего времени. Сейчас много болтовни и похвальбы, но, слава богу, хоть хватает пока ума воздерживаться от призывов догнать и перегнать Америку...
Лесные тропы
Трудно ходить зверям по мягкому и глубокому снегу. Вот они и пользуются услугами друг друга. Первым пробурил целую траншею огромный лось. По его следу поторопились зайцы, потом и белки пошли по готовой дороге...
С гнездами тоже так бывает: выдолбит себе дупло дятел, потом бросит почему-то. Дупло белка займет. А не поглянется, уйдет — тут уж лесные птицы за дупло в драку.
Так и живет лесной народец, вольно или невольно помогая друг другу.
Март 1985 г.
* * *
Лето и осень были дождливые, почти без солнечных дней. В огороде погнили от сырости картошка, морковка, лук, даже шляпки подсолнухов.
Зато невиданное количество было рыжиков! Рыжик пер весь август и сентябрь. Позавчера я пошел в лес и нашел много прекрасных рыжиков и пригоршню опят. Рыжики росли прямо за забором. А с питомника таскали их десятками и сотнями корзин...
Сегодня — мелкий и нудный дождик. Березы почти опали, а трава — густая и совершенно зеленая, сочная, какой не бывает и в конце мая.
Октябрь 1985 г., Ерестная
* * *
Осень повторяется какой уже раз, но не надоедает, всегда новая, будто самая-самая первая... Все повторяющееся надоедает, но только не в природе: здесь все каждый раз неповторимо, как первая любовь.
О религии
Сегодня день Рождества Христова, объявлен Верховным Советом РСФСР — выходным. Как бы обрадовалась моя бабушка Федора Арсентьевна! Помню с детства, как в доме у нас относились к религии. Бог всегда таинственно присутствовал в нашей семье. Помню, я заболел в детстве — и как молился Богу, просил!.. Это было — молчаливая вера в Бога, как и вера в прежнюю хорошую жизнь, эта вера всегда жила неколебимо и уж потом стала в нас выветриваться.
* * *
Помню, как разоряли нашу церковь в Новоключах, из подвала таскали какие-то книги: большие, в темных и будто деревянных «корках». Особенно много было денег — металлических и бумажных...
* * *
Теперь я наконец могу приняться за книгу, о которой мечтал много лет. Я так и определю ее жанр: «книга природы». Но имею ли я право писать эту книгу? Я ведь не ученый, не исследовал, не изучал... Для этого мно-ого надо знать... Но я люблю природу. Видел и слышал птиц, бродил по весенним буйным лесам, сидел с удочкой в туманной заре, у костра охотничьего... Разве этого мало? И разве не дает это мне право писать о природе — высказать о ней свое личное? А если личного будет недостаточно, придется обратиться к ученым трудам, другим книгам — очень много интересного в мире природы! А поскольку человек я щедрый, то и хочу поделиться своими радостями с читателями. Да и профессия у меня такая, обязывает.
Но откуда у меня любовь к природе? Родился в скудной степи. Но, может, это как раз и научило ценить каждую былинку, посвист суслика и крик перепелки?
Природа вошла в меня с малых лет, и не только ласковая да пригожая. Природа бывает и страшной... И дрогнет сердце, замрет душа перед таинственным и грозным ликом природы...
1984 г.
* * *
Вспоминается осенний вечер, ясный и холодный, с розовыми перьями облаков на закатной стороне.
Мы, деревенские мальчишки, гоним в ночное коней. Табун идет на рысях, мы сидим без седел, охлюпкой, при каждом толчке больно ощущая деревянно-жесткий лошадиный хребет. Кажется, все гудит от топота копыт, и розоватая пыль клубится над пожухлой травою, и резко пахнет полынью, лошадиным потом, этой тонкой солонцовой пылью...
* * *
Как скромны, незатейливы и чисты русские кружева... В них — девственная, снежная чистота, печаль заснеженных полей. А и расшитое полотенце попадется, так и то: крестики, петушки, цветочки...
Такие мысли приходят в голову, когда гляжу на осенние предгорья Алатау, холмы которых ярко пестреют алыми, желтыми, зелеными лоскутами, и все это на фоне серых гор, вершины которых белеют ледниками.
Вот они откуда — причудливые узоры восточных ковров. Видимо, человеку тоже в какой-то степени присуща мимикрия — одеваться и даже убирать свое жилище под цвет окружающей среды...
9.09.84 г., Алма-Ата
* * *
Ах ты, зимушка-зима,
Ты студеною была...
В этой народной песне — весь русский человек: обласкано каждое словечко. «Зимушка-зима»: чувствуется восторженное отношение к ней, несмотря и на то, что «студеною была». А уж что такое «студеная» — нам, сибирякам, пожалуй, известно как никому на свете.
Январь (от латинского «януариус») назван так римлянами в честь бога Януса. Древнеславянское название января — «просинец» (от слова «просинь» — прояснение после декабрьских пасмурных дней).
А белорусы зовут январь «студень». Пожалуй, такое название больше подходило бы у нас в Сибири. В этом месяце земля получает наименьшее количество тепла. Да и то больше половины лучистой энергии отражается снежным покровом.
Это только в конце месяца начнут появляться в хмуром небе голубые проталинки. А характерными являются свинцовые, скупые на солнце дни. Не успеет пробиться сквозь туманную изморозь бледная утренняя заря, как день уже тускнеет, по снегу растекается синева и царствующая в эту пору ночь на добрых шестнадцать часов накрывает землю.
Январь — вершина зимы, самая суровая и глухая ее пора. Случается, морозы переваливают за сорок градусов, и тогда воздух словно стекленеет, в природе — глухо и пустынно, будто вымерло все живое. Белое безмолвие разлилось по степи. Настороженная тишина царствует в лесу.
Но так только кажется неопытному человеку; и в любую стужу живет на земле все живое. Даже короткая лыжная прогулка, например по зимнему лесу, убедит вас в этом. Прислушайтесь: что за хрустальный звон раздается в заснеженной чащобе? Это «тенькают» неутомимые синицы, перепархивая с ветки на ветку, осыпая иней, который радужно искрится и переливается на солнце.
А вот на поляне белым взрывом застыл разлапистый куст черемухи. Ветви его так обросли куржаком, что куст напоминает цветущую яблоню. А вот и яблоки вызрели, как в сказке, прямо на глазах! Это тихонько опустились на куст стайки красногрудых снегирей.
Зимой синицы и снегири остаются верными суровому сибирскому лесу. Они держатся небольшими стайками в мелколесье или в зарослях речной уремы. Нелегко приходится лесным птицам. Дятлы прячутся от бурь в своих дуплах или в густых кронах елей, лесные куры — глухари, тетерева, рябчики, куропатки — ночуют в снежных норах.
Многие птицы в сильные холода жмутся поближе к человеческому жилью. На нашей городской шумной улице есть еще частные домики с крохотными палисадниками, где с осени остались на деревцах красные яблочки-дички. И в тихие ранние утра здесь можно увидеть необычайно красивых птиц винно-бурой окраски, с длинными хохолками на головках. Это лесные птицы — свиристели.
Обратите внимание на примелькавшихся вездесущих воробьев. Пожалуй, в сильные морозы и не сразу узнаете. Примете за скворцов. Дело в том, что воробьи греются в печных трубах — вот и пачкают сажей свои серые армячишки.
* * *
Радость жизни — в ее неповторимом разнообразии. Наверное, надо иметь привычку от рождения, чтобы жить в краю вечного лета или, наоборот, чтобы не затосковать сердцем в царстве вечной зимы, скажем где-нибудь за Полярным кругом. Зимою мы с таким же нетерпением ждем лета, как и летом печалимся о первом снеге, с его целомудренной чистотою, обновляющей своею свежестью наши чувства и мысли.
Нет, что ни говорите, а зима для русского человека не менее поэтична, чем любое время года. Сколько прекрасных сказаний, песен, стихов посвящено у нашего народа «гостье зиме», сколько обычаев и ритуальных праздников с нею связано! Только одни имена и названия: Снегурочка, лесной царь Берендей, Масленица — вызывают у нас светлые чувства.
Я уверен, что все люди от рождения поэты. Одни в большей, другие в меньшей степени! Но поэзия умирает в душе, если человек перестает общаться с природой — началом начал своего бытия и всего прекрасного на земле...
Но не забывайте, что мы с вами в лесу на лыжной прогулке. Из редкого березняка вилючая лыжня убегает в зеленый омут соснового бора. Здесь тихо, чисто и даже торжественно, как в прибранной к празднику квартире. В синих просветах меж сучьев сверкают падающие снежинки. Поражает многообразие их форм. Еще никто в мире не сумел зафиксировать всех очертаний этих «небесных звездочек». В сильные морозы можно услышать тихий шелест, с каким опускаются на землю снежинки. В народе это зовется «шорохом звезд».
* * *
Видно, я всегда останусь деревенским... Вчера после долгих дней засухи прошел сильный ливень, и я ему рад и весь день сегодня был счастливым. Интересно, какие сейчас зеленя? Это — в крови.
* * *
Беспрерывные дожди все время шли, было тепло, а сегодня встали — на дворе снег, снежные хлопья кружат и кружат, а заморозков еще не было, поэтому трава, кустарники — все зелено, березы зелены еще наполовину, но под тяжестью липкого снега листва стала падать...
Красивое зрелище: белая земля, белесое небо и на этом фоне — золотые березы с мокрой, сияющей листвой, кажущиеся особенно рельефными, будто врезанными в пространство...
Снег прекратился. Мокрая трава кажется удивительно зеленой, а березы в пасмурной мгле — прямо горят яркой желтизной.
3 октября 1987 г., Ерестная
* * *
Когда живешь долго в лесу, по-звериному обостряется чутье. Иду сейчас берегом — вдруг нанесло в темноте табачным дымом. Прислушался: далеко под обрывом невнятный шум — видимо, браконьеры занимаются сетями...
* * *
На берегу светлее — от воды, которая вобрала в себя весь свет, какой остался на земле и в небе.
* * *
Выпал первый иней. Солнечное утро. Боязливый, тревожный рев коров. Березовые дымы. Вечное, древнее... Лужицы с золотыми пятаками листьев. Зеленая, ярчайшая трава...
Как я жалею, что не живописец! Я бы изобразил не только эти золотые березы, но и то, как холодно, зябко, и тревогу боящейся инея коровы, идущей из теплого хлева, и запах дыма, спиртовый запах листьев...
4.10.1987 г.
* * *
Первый в этом году зазимок, но листва еще на березах держится, желто кругом. Только что пришел с берега, нарезал сухих груздей, рыжиков, маслят, опят, даже боровик один нашел. На берегу полосой метров в сорок свалили березы: море наступает неумолимо на берега. Лежат золотые, а стволы такие белые, что больно смотреть. Грустно...
(Окончание следует.)