Вы здесь
Городские сезоны
* * *
Над районом каркнула отмычка —
это ночь крадется, как бандит,
что за неприятная привычка —
каждый вечер снова приходить.
Божий свет преступно убивает,
а к утру становится бела —
я-то знаю, ночи не бывает,
это тень на здание легла.
Пожалей ты нас, умалишенных,
тех, о ком печалится луна,
для кого в карманах заоконных
тьма на черный день припасена.
* * *
Колышутся волосы донных осин,
и женщина глухонемая
из дома плывет в овощной магазин,
капусту и лук покупает.
Машина, медлительней, чем кашалот,
идет по земле мутноватой —
наш мир появился на свет из болот
и станет болотом когда-то.
Подходит машина, скрипят тормоза,
и фары тонируют светом
ту женщину, что не умеет сказать
и слышать не хочет об этом.
* * *
Городские сезоны приходят вразброс,
подмосковным властям потакая,
атрибуты зимы — реагент и мороз,
а в руке — карамель ледяная.
На неоновых вывесках новый завет —
боги шлют распродажи и скидки,
это поиски счастья, которого нет
ни в одной безлимитной кредитке.
Вот поэтому хочется выйти во двор
и вдохнуть отраженного света,
чтобы рухнуло небо, как ржавый топор,
на скамью муниципалитета.
Вот поэтому снег, глянцеват и медов,
одеялом лежит златотканым,
слово «вечность» сложилось из теплых носков
в темноте на полу, под диваном.
Уборка
Неподвижную стену
луч прожжет добела —
вытрешь попеременно
все свои зеркала,
словно делаешь запись
на скулах лица,
отраженья касаясь,
как вод озерца.
Есть четыре картины,
а образа нет —
неподвижность гардины,
скрывающей свет,
вдруг наводит на думы
о свойстве фактур.
Продолжаешь без шума
свой утренний тур,
есть под ванною Vanish
и промывочный ерш —
просыпаться устанешь
и однажды уснешь.
* * *
О чем писать? О том, что в этот вечер,
измаявшись от вынужденной лени,
набросив куртку летнюю на плечи,
сижу, поставив сумку на колени.
Сижу, прикрывшись тьмой для конспирации,
внутри озелененного квартала:
рябина, ясень, тополь, три акации
(я их однажды все пересчитала).
А рядом на скамейке две соседки
из сумерек достали сигарету —
и тут же дым, мучительный и едкий,
направился к широкому просвету.
Движения курящих ритуальны —
стоит рука свечою восковою,
и обруч дыма, будто специально,
яснеет над моею головою.
* * *
Горожанам, уставшим от хмари,
нужно ехать в метро по прямой,
там сквозняк свою нежность подарит
им, летящим с работы домой.
Над мостами повесились грозы,
воды выпучил ливень в петле,
а внизу — нагловатые позы,
отраженные в каждом стекле.
Недосказанность зреет в озоне,
подготовились к реву такси,
сыро, холодно в этом сезоне,
зябко новые вещи носить.
Значит, необходимо согреться
и прорвать неудобный настил,
чтобы в каждое шумное сердце
дождь зерно тишины поместил.
* * *
Невзрачный район, как помарка,
побелкой исправлен давно,
здесь пахнет вином и зажаркой
от послевоенных домов.
Здесь ветер гуляет по крышам,
неслышно гудят провода,
и в каждом строении рыжем
из крана выходит вода.
Живут здесь легко и без веры,
не парятся по мелочам,
но месседжи в высшие сферы
пытаются слать по ночам.
Ночная верхушка поселка
украшена белой луной,
стоит новогодняя елка
на детской площадке одной.
Вода здесь выходит из дома
и в снег превращается, чтоб
волхвы испытали истому,
увидев глубокий сугроб,
площадку, скамейку, качели,
столбы, ледяное белье,
звезду на рождественской ели
и свет непрерывный ее.
* * *
Ореолом своим звенит,
источается светом лап —
это солнце ползет в зенит,
неуклюжее, словно краб.
Тонок каждый его сустав,
металлический панцирь бел —
мы ведь тоже войдем в состав
каталога небесных тел.
Оставляя дымящий шлейф,
как бессмысленный атрибут,
унесемся, преодолев
силу трения о судьбу.